Кошусь на Вадима, спокойно ведущего машину и гоняющего во рту зубочистку. Он расслаблен, спокоен, руки на руле лежат небрежно.
Пальцы такие… Красивые очень. Не разбитые, как обычно бывает у спортсменов, особенно тех, кто руками работает. Нет, очень такие крутые, мужские большущие лапы. Моя грудь спокойно помещается в ладони. И еще место остается даже.
Вспышками, словно в кино — флешбэки: его руки — на моей груди, на талии, за пятку перехватил, когда ударила, развернул. Жестко, но не травматично. Хотя, чувствовалось — может. Легко может и с травмой. Но сдерживается.
Низ живота опять тяжелый… Черт… Я — нимфоманка. Меня только что неплохо трахнули, а я завожусь опять, просто на руки его глядя.
Облизываю губы, хочу отвернуться в индифферентную осень… Но никак. Глаза словно приклеиваются к нему. Осознаю, что веду себя не лучше Лолы, липнувшей ко мне бесконечно, но остановиться не могу.
Вадим, кажется, и не замечает моего интереса. Смотрит на дорогу, гоняет зубочистку… А я смотрю на его губы, вспоминаю их вкус. Остро-жгучий, такой, что реально задыхаешься от прикосновения, голову теряешь… Зачем ты появился вообще в моей жизни, Хищник? Так было хорошо без тебя, спокойно…
Черт тебя принес…
Как мне теперь быть?
Как оградить тебя от того, что происходит со мной, от опасности?
У меня в жизни было двое близких мужчин.
Мой брат, моя половина вторая, Лешка. И мой первый парень, в которого я, вроде как, была влюблена. Игорь.
И оба мертвые.
И тренер мертвый.
И родители. Но там жалости нет. Туда им и дорога, хоть и херово говорить и думать так. Но люди, много лет избивающие своих детей до незаживающих шрамов, не стоят памяти и уважения.
Просто их тоже — в общую копилку мертвецов вокруг меня.
Живых нет.
Близких нет.
И мне в этом было спокойно. По крайней мере, раньше я понимала, что никого больше не потеряю. Некого терять.
Зуб — дубина неандертальская — не в счет. Это его работа, да и сложно его, придурка, уложить. Он — железный зомбак потому что. Мне кажется, пока голову не отрежешь, так и будет вставать.
А больше некого терять.
Теперь есть.
Зачем я вообще в это все вписалась?
Куда я еду? Нахрена позволяю этому мальчику пытаться управлять мной? Это же тупость! Опасная тупость! Надо остановить. Надо назад.
— Приехали, — спокойно говорит Вадим, останавливая машину, и я удивленно оглядываюсь, осознав, что за всеми самокопаниями и метаниями не заметила, как мы свернули с трассы и вырулили куда-то в луга.
Или не луга?
— Пошли.
Вадим выходит из машины, и я тоже открываю дверь, следуя за ним.
Оглядываюсь.
Ожидания мои, что Вадим привезет в какое-то укромное местечко, куда весь город ездит трахаться, не оправдываются.
Мы поднимаемся на холм и оказываемся на высоком берегу реки, над обрывом.
И вниз открывается охренительный вид на излучину и дальше, на огни ГЭС. Вечер уже приглушает краски, но мы как раз попадаем на закат.
И солнце, уходящее за горизонт, красное.
Тихо, только кузнечики стрекочут. Рядом — ни одной машины, ни одного живого человека. И, судя по тому, что следов жизнедеятельности человека тут нет, не валяются коробки, бутылки и окурки, мало кто сюда забирается.
— Здесь обычно никого, — подтверждает мои слова Вадим, — недалеко ехать, но дорога такая… Надо знать места, знать, как проехать. И только на внедорожнике. Я люблю здесь бывать. Знаешь, города не видать, он же за спиной, и ГЭС далековато, только в темноте только огни светятся. А излучина — как на ладони. Красиво очень.
— Красиво, — эхом подтверждаю я его слова, завороженная видом. Надо же, я, вообще ни разу не романтичная особа, очень приземленная и даже циничная, никогда не заглядывающаяся на всякие там красоты природы, сейчас словно поймала волну от Вадима. И смотрю, глаз не могу оторвать.
Нити реки, рассыпанные по всей излучине, отдают краснотой и розовым. А деревья с разноцветной осенней листвой добавляют нарядности.
Задумавшись, пропускаю момент, когда Вадим оказывается за моей спиной, осторожно, словно боясь, что я начну сопротивляться, привлекает, заставляя опереться о его грудь, расслабиться.
Его руки невероятно горячие, и я опять оказываюсь в их кольце. И опять ударяет непривычное ощущение безопасности.
Я знаю, что оно — ложное. Знаю, что Вадим ничем не сможет мне помочь, не сможет защитить… Но сейчас так ли это важно?
Мне сейчас не требуется его защита. Конкретно сейчас.
— Маша… — горячий шепот на ухо, губы у шеи… — Маша моя… Такая красивая…
Меня опять плавит от его слов, совершенно безыскусных, простых, но таких нужных в этот момент.
То, что я — красивая, мне говорили не раз, особенно в определенный момент жизни. Но никогда — вот так. Искренне, просто и с таким жаром, что невольно поддаешься. Невольно забываешь про все на свете, про все свои опасения, проблемы, сложности…
Этого нет ничего. Есть только здесь и сейчас.
Есть невероятно красивая природа, которая была до нас и останется после нас, мушек-однодневок.
Есть горячий сильный парень, так нежно и аккуратно сжимающий меня в объятиях.
Есть мое желание раствориться в нем, отдаться без остатка, забыв об окружающем мире.
Немного счастья… Могу же я хоть немного? Хоть чуть-чуть для себя? Без мыслей про завтра, без борьбы с собой и окружающим миром? Самую малость…
Немного счастья
Я мягко потираюсь о его грудь макушкой, выдыхаю, когда большая ладонь скользит вниз, обласкивая мимолетно грудь, спускаясь к животу… Чуть помедлив — ниже… Легко проникает за резинку спортивок, сразу накрывая лобок плотно и горячо.
Ох… От одного только этого властного движения все внутри дрожать начинает. А уж когда длинные пальцы проникают ниже, раздвигая половые губы и по смазке, которой уже до стыдного много, внутрь… Я, не выдерживая, бесстыдно трусь о ладонь, умирая от импульсов удовольствия и тихо постанывая.
— Горячая какая… Горячая… Хочешь, Маш? Хочешь?
Голос Хищника-искусителя звучит грубовато и чувственно. Именно таким голосом, наверно, Змей Еву уговаривал яблоко взять… Не удивительно, что она согласилась! Этому противостоять нереально!
Я не отвечаю, просто потираюсь поясницей о твердый член, пока еще скрытый спортивными штанами, ерзаю, мучительно желая уже его в себе ощутить.
В прошлый раз это как-то внезапно произошло. Не успела до конца осознать, мир, рассыпанный на осколки, собрать воедино.
