Смотрю в его серьезные глаза, и сердце болит.
Когда успела так прикипеть, тупая ты дура, безответственная? Эгоистка, только о себе думающая!
Не надо было вообще с ним…
Но ведь Хищник мой — бронированный танк. Прет так, что не остановишь. Все способы использует, ничем не гнушается, чтоб свое получить.
У него сейчас такое чистое, такое открытое, по-хорошему нахальное лицо настоящего мужика. Такого, каким он будет обязательно.
Если, конечно, одна тупая корова не испоганит ему все. Не лишит его всего.
Мне хочется плакать. Уже не от воспоминаний, хотя и эту слабость я себе позволила сегодня, когда рассказывала, погружалась в события полуторагодовой давности. В моего, тогда еще живого Лешку. В моего, тогда еще живого Игоря.
Нет.
Мне хочется плакать из-за нашего не случившегося будущего. Того, которого не получится.
Не получится у нас, мой Хищник, отношений. Любви. Может, семьи. Детей. Не получится, по крайней мере, пока.
Да и потом…
Потом тоже скорее нет.
Ведь даже если суд примет правильное решение на основании моих показаний, и эту тварь посадят, что ему помешает потом меня достать? Прикончить и спокойно подать на апелляцию?
А тем временем мои свидетельские показания исчезнут из дела. Или добавится в протокол какое-то предложение, за которое можно будет зацепиться и найти основания для пересмотра дела?
Легко.
Освободить меня может только смерть этой твари. Но сама я до него не доберусь, а больше никто не будет этого делать.
Даже то, что сейчас меня прикрывает профессионал уровня Зуба, о многом говорит. Но не о том, что такое будет длиться вечно. В конце концов, моего благодетеля могут и сместить, в отставку отправить… Мало ли, какие там у них подковерные интриги… И все. Зуб поедет работать с другими, а я… А я бодро поеду в направлении кладбища.
Никаких иллюзий по поводу собственной значимости у меня нет.
Попала я, навсегда попала. На всю оставшуюся короткую жизнь.
И потому нечего под удар подставлять человека, который мне дорог.
А Хищник, чтоб его, стал мне дорог. Вот так внезапно и непредсказуемо.
Это есть, и теперь не нужно думать, каким образом это произошло.
Нужно думать, как все исправить.
Выдыхаю, смотрю ему в глаза твердо.
Погнали, Арсик?
— Вадим, я хочу, чтоб ты четко понимал: я тебе это все рассказала не потому, что жду помощи и хочу ее. Не жду и не хочу. И не приму. Если ты хоть кому-то трепанешь про меня, и про ситуацию, которая была причиной всему, то… Ну, во-первых, ты меня больше не увидишь. Я уеду сразу же. И, во-вторых, ты подведешь под монастырь свою городскую мафию, которая никогда не спит. Понял? Все очень серьезно, люди там непростые, случиться может все, что угодно. Это опасно прежде всего для тебя. Понял?
— Понял, — спокойно кивает он, усмехается, тянет меня опять к себе, не позволяя одеться, — а теперь ты меня послушай: ты — моя женщина. И я тебя буду защищать, даже если ты этого не хочешь. Теми способами, которые посчитаю правильными.
Сердце болеть прямо сразу начинает. И губы трясутся от его слов. И внутри все замирает.
Но это не мешает ответить четко и правильно:
— Да с чего ты взял, что я — твоя? Секс — это вообще не повод, понял? Что у вас тут за представления провинциальные?
Он ожидаемо каменеет лицом, и я добиваю, ощущая холод во всех пальцах сразу:
— Мне просто хотелось секса, пойми. Ты — красавчик, к тому же сам приставал. Выяснил все про меня. Почему не воспользоваться? Я думала, что на стену полезу скоро, Зуб — не в моем вкусе, а, учитывая, что я в роли Арса, то парней не склеишь…
Циничные слова вылетают из моих губ легко и привычно.
Когда надо, я умею виртуозно врать. Жизнь научила.
Здесь главный секрет — самой поверить. И тогда, как по маслу…
Судя по тому, как злобно вспыхивают глаза Вадика, не все свои умения я проебала. Кое-чему сложно разучиться. Это как на велике ездить. Или вертушку с ноги. Если научилась качественно — фиг ошибешься.
Я научилась качественно.
Не ошибаюсь.
— Вот как? — скалится он, моментально превращаясь в того самого Хищника, пугающего и опасного, каким я и увидела его в первый раз, на крыльце универа, — то есть, это просто секс?
— Ну да. И, кстати, поехали уже, а? А то меня Зуб точно потерял…
Мне, наконец, удается, вывернуться из его рук, встать. Начать одеваться.
И кто бы знал, чего мне это стоит сейчас!
Он вскакивает следом, разворачивает меня к себе, смотрит в глаза настойчиво:
— Маша… Ну ведь ты же врешь сейчас. Нельзя сначала так душу раскрывать, а потом… Я не верю тебе.
Мне больно, больно, больно… Ничего. Я умею держать боль. Столько учителей хороших…
— Не вру. Я тебе все рассказала, чтоб ты понимал, куда не стоит лезть. Ты не глупый, вроде, и родня у тебя, сам говоришь, зачетная. Я просто не хочу, чтоб ты через них дальше узнавал все и сюда притащил киллеров. Потому пошла по пути наименьшего сопротивления. Все рассказала. И очень надеюсь, что ты прекратишь ковыряться в этом всем.
— И спала со мной по этой же причине? Чтоб успокоить?
— И по этой — тоже, — киваю, а потом собираюсь с духом и выдаю, — мне не впервой. Приди в себя уже и пойми, что я — не та, кого ты хочешь видеть. Я — вообще другая.
Он смотрит. Не отпускает. Его пальцы на моем предплечье причиняют боль, но я терплю. Ничего. Синяки — это такое… Преходящее…
Все преходящее.
— Поехали уже в город, а? — примирительно говорю я, — или еще раз хочешь меня трахнуть?
— Не хочу, — он отбрасывает мою руку с брезгливым выражением, затем быстро подтягивает спортивки, натягивает футболку.
Снимаю куртку, чтоб отдать, но Вадим останавливает:
— Себе оставь. Все равно после тебя не надену.
— Не надо так, — усмехаюсь, хотя все внутри болит, болит, болит… Но я уже говорила про боль, да? Сама хотела.
К тому же, это нормально. Если рана болит, значит, заживает? И у него заживет.
Вон, уже заживает.
Начало тяжелого дня
— Арсик, я тебя обниму сейчас, можно? — шепчет мне Катька на ухо, — Лола смотрит…
Я великодушно киваю, позволяя себя обхватить за шею и покорно терпя поцелуй мягких пухлых губ в щеку.
Краем глаза замечаю, как к нам движется худенькая фигурка в облаке светлых кудряшек, и еще и сама приобнимаю Катьку, щедро лапая за задницу.
