Ни хера сама не дойдет. Ноги наверняка подгибаются. Если уж даже меня, привычного мужика, так одуренно ведет!
Да и хрен оторвусь я уже.
Только чуть отпустил, а внутри все уже реветь начинает. Будто ледяным ветром ошпарило без ее одуряющей горячей коже на моей груди!
– Пошли, маленькая.
Подхватыываю на руки.
К себе прижимаю.
Блядь, только бы аккуратнее с ней. Чтобы и правда ребра не раздробить. Ее же вжимать в себя со всей дурью хочется!
Только силу могу не рассчитать!
Что ж это, на хрен, такое?
Завел себе. Девчонку. С которой только и делать, что сдерживаться!
– Даже не думай!
Отрицательно мотаю головой, когда пытается выдернуть ноги, которыми обвиваю себе бедра.
Да. Хреновый вариант. Я знаю.
Потому что она абсолютно голая.
Вся на моей груди распластанная.
И каждый шаг грозит тем, что член разорвет на хрен штаны и вобьется прямо в ее промежность! И так уже дергается. Горит. Кровь такими мощными толчками гоняет, что прямо в мозг набатом лупит. Кувалдой.
Но, блядь, я на миллиметр уже отодвинуть ее не могу!
Чувствую, как головка о ее складочки трется.
С каждым движением упираюсь все сильнее.
И кайф ловлю запредельный от того, как она дрожит. Как ее глазки все шире и шире становятся.
Распахиваются для меня. Да, детка. Я большой.
Но и ты сейчас распахнешься. Вся. Полностью.
И примешь меня на максимум!
Сладкие твои всхлипы, девочка! Ох, сладкие!
Хватит. Посопротивлялась уже. Повыпендривалась. Побегала.
Теперь послушная.
Голову мне на грудь опускает. Обеими руками плечи обволакивает. И дрожит. Блядь, так дрожит, что во мне мотор гудеть до глухоты начинает!
– Эй. Я не понял?
Что это за на хрен мокрота на моей груди?
Облизать по дороге язычком решила?
Не похоже…
– Эй. Зеленоглазка. Ты что?
Вздергиваю подбородок. На себя смотреть заставляю.
А зеленоглазка моя… Все, на хрен, слезами обливается!
– Ты что, девочка?
Всхлипывает, одновременно цепляясь за мои плечи руками. И лицо спрятать на груди пытается…
– Эй. Он что? Он тебя обидел?!
Блядь.
Надо еще разобраться, как она к Гудимову попала!
Сразу же ярость закипает внутри.
Почему, если Ника его шлюхой оказалась, шаталась в клубе? Глазки мне строила? И по парку моему разгуливала с тем недоразумением?
Сомневаюсь я, что Гудимов такую свободу своим забавам сексуальным дает!
Мотает головой, продолжая обливать меня слезами.
– Ника!
Уже нависаю.
Доправляю до спальни, бросая на постель.
– Или ты меня? Боишься?
Блядь, судя по всему, так и есть!
Дрожит вся. Жмется к изголовью постели
– Не трясись.
Блядь. Такого еще не бывало! В моей постели? И реветь? Охренеть, ночка! Все с ней, с зеленоглазкой этой, не так!
– Успокойся, – накрываю одеялом. Заворачиваю так, что одни глаза торчать и остаются.
Всхлипывает. Но хоть Ниагарский поток остановился. И то хорошо.
– Я же не зверь, – бурчу, прижимая ее к себе сильнее. – Дичь с тобой никакую творить не собираюсь. Есть хочешь? Или выпить чего-нибудь?
Снова мотает головой, но я таки поднимаюсь. Принесу ей поесть. И чего-нибудь покрепче. Не терплю пьяных женщин. Но тут, видно, по-другому не обойтись!
– Давай, – буквально вливаю в нее стакан мартини, слушая, как стучит зубами по стеклу стакана. – И ешь давай. А после мне расскажешь все, что у тебя там в голове происходит!
Блядь.
Не женские исповеди я собирался этой ночью слушать! Точно нет!
Но я ж и правда. Не зверюга какая-то бешеная. Чтобы драть ревущую девчонку! На хрен оно мне надо!
– Ника.
Мое терпение уже далеко на исходе. Никогда еще не приходилось так сдерживаться! Это не говоря уже о том, что никогда еще так не срывало башню!
И так сегодня чуть лишнюю войну из-за нее не начал!
Внутри все кипит!
Но я вздыхаю.
Сквозь сжатые зубы. Выпуская воздух со свистом.
Несколько раз сжимаю и разжимаю кулаки, чтобы чуть охладиться.
– Давай, девочка.
Блядь.
Первый раз в жизни чуть не с ложечки кормить кого-то приходится!
Нет, ну с Давидом бывало. Да.
Брат младший. Несмышленый. Умел по молодости с бурлящей кровью в драку влезть. Против толпы.
Его не только из ложечки. Его и через трубочку кормить приходилось со сломанной челюстью! И еще от старшего нашего братца прятать! Это да. Тогда тоже дурака ушлепать хотелось. Со всей дури. Так добавить, чтоб на всю жизнь неповадно стало нарываться!
Но чтобы женщину… В собственной постели… И с гудящими яйцами!
Да, Арман. Ты дожился. До ручки.
– Давай. Ешь. И запивай. Да фигня это, ешь давай, – очень стараюсь не зарычать, когда она с ужасом округляет глаза и пытается отползти, вжимаясь прямо в дерево кровати.
И только из-за того, что мартини разлилось на простыню!
Блядь!
Да кто ж это так зашугал девчонку?!
– Ника. Это мелочи. Ерунда. Мы эту простынь выкинем, ну? Подумаешь! Ты сейчас все съешь, а потом мне все расскажешь. Кто обидел?
– Ладно. Давай так. Я лучше сейчас выйду. Только ты не сбегай. Даже не думай. Приходи в себя. С остальным разберемся.
Блядь. Это мне не нравится! Вот совсем!
Поначалу даже решил, что под дурью девчонка!
А нет. Перешуганная. Затравленная какая-то. До жути.
Даже те, кого наказать привозили в « Энигму» и то выглядели лучше.
Ярость внутри вскипает. Клокочет, как только выхожу из спальни, аккуратно прикрывая за собой дверь.
Какой это смертик мне такую ночь испортил?
– Ника?
Добрых полчаса меряю шагами коридор под спальней. Время ей даю. Словно добычу свою стерегу. Делами заняться, спуститься вниз как-то не выходит.
Рядом бы остался. Но мое присутствие ее явно пугает.
Офигеть.
