Проносится огнем вместе с его диким вкусом.
Вкусом зверя. Настоящего мужчины. Силы такой, что заставляет всех вокруг расступаться перед ним.
Вкусом, от которого забываешь обо всем на свете…
И лишь распахиваешься, подчиняясь его напору.
Он толкается языком мне вовнутрь, обжигая до самого горла. Порабощая.
Пробуждая во мне самой что-то дикое. Первобытное. Отзывающееся пронзающей насквозь дрожью во всем теле. Прострелами в позвоночнике.
Дурманом. Который заставляет глухо стонать, проглатывая этот стон, который тут же забивается уверенным алчным языком мне обратно в горло.
Пальцы на ногах поджимаются.
Я вся превращаюсь в оголенный, пламенеющий комок натянутого нерва.
Вдыхаю его вкус. Жадно напитываюсь. Чувствую себя, будто я сухой песок, и оживаю по-настоящему только под рваными толчками его языка. Под его руками, что уже легли на грудь собственническим жестом. Сжали ее огромными ладонями дикого зверя. Мужчины, который привык подчинять. Властвовать. Брать свое.
И ураган разливается по венам.
Будто и не было никогда другого мужчины. Словно никто никогда меня не целовал.
Хотя…
Разве кто-то хоть раз в жизни целовал меня ТАК?
Разве кто-то, кроме него, так способен?
Его огромный орган упирается прямо в меня.
Так крепко, что вздрагиваю, пытаясь отстраниться, но только еще сильнее упираюсь в стену. Сливаюсь с ней.
Наталкиваясь на его жадную руку, что уже нетерпеливо мнет мою попу. Пока вторая сжимает сосок. Выкручивает. Заставляя задыхаться. Чуть не стекать лужицей у его ног. Высекает искры из глаз, когда он с первобытным хрипом чуть сдавливает его, выкручивая вверх.
– Сладкая девочка. Какая же ты сладкая, – хрипит он мне прямо в горло, вжимаясь еще сильнее.
Его член огромный. Он будто уже впечатался в меня.
Чувствую сквозь тонкую ткань платья, как его орган набухает еще сильнее.
Как нетерпеливо дергается, пульсируя. Пульсируя ровно в том же ритме, что и стеночки у меня внутри.
Ощущаю даже набухшие вены его члена.
Здравый смысл орет о том, что нужно бежать.
Это не часть человеческого тела!
Это настолько же огромное орудие, как и его руки. Плечи. Кулаки. И точно такое же оружие убийства! Потому что поместиться во мне и не разорвать на части ЭТО точно не сможет!
Он раздавит меня! Раздавит своим натиском. Своим напором. Своей дьявольской запредельной страстью. И своим органом, для которого я точно не готова!
– Нам будет хорошо вместе. Этой ночью. Я тебя со своего члена не отпущу. До рассвета вертеть на нем буду, – ударяют меня его грубые слова прямо вниз живота.
Ударами тамтамов там отдаются.
Это же грубо. Пошло. Запредельно порочно.
Но…
Его хриплое дыхание так сбивается, а глаза так лихорадочно скользят по моему лицу, опускаясь ниже, к самой груди, что я забываю обо всем на свете.
Даже эта грубость почему-то заставляет все внутри гореть еще сильнее.
И то, как жадно он начинает мять мою ягодицу.
И мне не вырваться.
Стоит оттолкнуться от его руки, дернувшись вперед, как я еще сильнее впечатываюсь в его член. Слышу его рычание. Жадное. Нетерпеливое.
Выходит, что сама чуть не насаживаюсь на жаждущий меня пронзить орган. Трусь о него, хоть и не специально.
Дергаюсь назад, и тут же попадаю на его бесцеремонную руку.
Которая уже задрала платье и теперь сжимает мою попку через тонкое кружево трусиков. Оставляет на ней раскаленные следы. Будто ожоги. Которым мне так сладостно подставлять свою плоть…
– Ты вся течешь… Для меня… Моя!
Резким движением он просто рвет кружево трусиков, отшвыривая их куда-то в сторону.
Всхлипываю, когда его палец резко толкается мне внутрь.
Сжимаюсь от такого жадного натиска, от резкого проникновения.
Но тут же понимаю, что он прав. Я и правда. Такая мокрая, что влага растекается по бедрам.
Стенки сами по себе жадно начинают откликаться на его толчки. Сжимаются, обхватывая его палец.
О. Боже. Мой.
Немного больно. Но… Так блаженно. Так сладко, что я сама готова толкаться ему навстречу!
Соски горят огнем под его жадными уверенными пальцами. Болезненно ноют, переполняясь жаждой все новых прикосновений. Затвердевают в камушки так сильно, что, кажется, об них можно порезаться.
– Моя. На всю ночь, – жарко выдыхает он мне в губы, резко выпуская из порочного плена своих рук.
Отодвигается на пару сантиметров.
И вдруг становится холодно.
Даже закусываю губу.
Тело само льнет к его стальным мышцам.
Будто орет, умоляя, чтобы он продолжал!
Почему остановился? Зачем?
Миг, – и он резко дергает замок молнии моего платья вниз.
Распахивает одежду, отшвыривая его в сторону.
Я остаюсь перед ним в одном ничего не прикрывающем, абсолютно прозрачном кружевном белье.
Никогда такого не ношу, но тут Ритке ухажер какой-то ее, которого она почему-то держит в секрете, подарок сделал. А ей размер не подошел, вот и передарила мне. На меня зато сел, как влитой. Вот и решила с какого-то перепугу сегодня нарядиться… Скорее, чтобы Ритке приятно сделать. Она все твердит, что я ношу унылое белье.
Вот и сделала. Приятно. Только не ей, а громиле.
Миг промедления, в котором я не чувствую жар его кожи, его срывающих с петель, прикосновений, и дурман в голове резко рассеивается.
Осознание лупит по вискам сильнее, чем его удары противнику на ринге. Будто молотком со всего размаху по голове ударили. Хлещет по разгоряченным щекам, как пощечина. Заставляя их гореть еще сильнее. Только теперь уже от дикого, жгучего стыда.
Как я докатилась до такого?
Я. Стою перед незнакомцем. Перепачканным кровью и потом. Смотрящим на меня с дикой похотью, в которой больше нет ничего, кроме звериного, неудержимого желания просто подмять под себя и овладеть. Да что там. Будем называть вещи своими именами.
Просто трахнуть. Похабно. Даже имени не спросив. Да и на что оно ему?
Ведь и я не знаю его имени. Понятия не имею, кто он. Только кличка какая-то дикая. Смерч. И ничего больше.
Стою перед ним. Совершенно обнаженная. Еще пару секунд назад сама дрожащая от дикого звериного желания. Готовая отдаться.
Съеживаюсь.
