Патрик чуть было не рассмеялся, слушая, каким унылым тоном его брат произносит эти слова. Конечно, рассмеяться он не осмелился, Йан просто бы измочалил его, если бы он посмел хотя бы улыбнуться.
Несколько минут братья шагали молча. Каждый был погружен в свои мысли.
Неожиданно Патрик остановился.
— Ты не можешь силой заставить эту женщину ехать сюда. Если она не захочет ехать, оставь ее в покое.
— Тогда какого черта я вообще туда еду? — рассердился Йан.
— Хотя, возможно, моя жена и права, — поспешно возразил Патрик. — Может быть, леди Джудит Элизабет приедет сюда по собственной воле.
Йан гневно уставился на брата.
— По своей воле? Ты просто безумец, если веришь в это. Она англичанка! — Он помолчал и устало вздохнул. — Она не приедет сюда по собственной воле.
Глава 2
Джудит стояла на крыльце.
Конечно, обо всем она была предупреждена заранее. Два дня назад ее двоюродный брат Лукас заметил четверых шотландских воинов на расстоянии одного броска камня от пограничной переправы у Хортон-Риджа. Лукас оказался там не случайно: он старательно выполнял указания тети Милисенты и провел у границы почти весь июнь. Целыми днями Лукас предавался грезам и перебирал собственные пальцы, но в конце концов все-таки засек шотландцев. Его настолько удивил вид настоящих шотландских горцев, что он чуть было не забыл о том, что ему полагается делать дальше. Однако он быстро опомнился и, подняв облако пыли, проскакал без остановок до самого поместья леди Джудит, чтобы сообщить ей: пора готовиться к приему гостей!
Приготовления отняли у Джудит немного времени. За время, прошедшее с тех пор, как сложным и запутанным путем до нее дошел слух о беременности Фрэнсис Кэтрин, она уже успела упаковать большую часть своего багажа, а также подарки для подруги, которые перевязала розовыми кружевными ленточками, очень милыми на вид.
Определенно, Фрэнсис Катрин могла бы выбрать и более подходящее время. Джудит только-только появилась в доме дяди Текела, чтобы провести в нем обязательные шесть месяцев в году, как вдруг пришло это известие. Теперь она уже не могла уложить вещи и вернуться обратно в дом тети Милисенты и дяди Герберта, так как это вызвало бы ненужные расспросы. Джудит не очень-то хотелось кому-либо что-либо объяснять. Поэтому она припрятала багаж и подарки на чердаке конюшни и стала ждать, когда ее мать, которая, как правило, появлялась дома редко и ненадолго, соскучится и уедет снова. Сразу после ее отъезда она обсудит вопрос о путешествии в Шотландию со своим опекуном, дядей Текелом.
Старший брат матери обладал мягкими манерами, вкрадчивым голосом, будучи полной противоположностью своей сестре, леди Корнелии, в те редкие дни, которые ему удавалось проводить без выпивки. Когда же порок этот все-таки брал над ним верх, он становился злым как змея. Текел уже многие годы был инвалидом. И Джудит помнила его таким столько же, сколько помнила себя. Первое время он редко сердился на нее, даже в те вечера, когда боль в изуродованных ногах становилась невыносимой. О его страданиях девочка узнавала лишь тогда, когда дядя начинал потирать колени и велел слугам принести ему кубок с горячим вином. Слуги уже по опыту знали, что нужно нести сразу полный кувшин. Иногда Джудит удавалось ускользнуть в свою комнату прежде, чем дядю обуревало буйство, но бывали случаи, когда он требовал, чтобы девочка сидела рядом с ним. В такие минуты дядя Текел обычно впадал в меланхолию и, держа ее за руку, рассказывал о прошлом, о том времени, когда он был молодым и сильным воином, с которым считались и друзья, и враги. Но однажды повозка, на которой он ехал, перевернулась и раздробила его колени на мелкие кусочки. Тогда дяде было всего двадцать два года. И вот теперь, когда вино заглушало боль и развязывало язык, он сидел у стола и проклинал несправедливость судьбы.
На Джудит он тоже злился, но девочка не подавала виду, насколько огорчает ее эта злость. Просто она чувствовала, как ч желудок ее сжимается в тугой узел, и это ощущение не проходило до тех пор, пока ее наконец не отпускали спать.
С годами пьянство Текела приобретало все более тяжкие формы. Он стал все чаще требовать вина, и с каждым выпитым кубком его настроение менялось все резче. К ночи дядя уже либо рыдал и проклинал себя, либо во всеуслышание осыпал бессвязными оскорблениями Джудит.
На следующее утро он обычно не помнил того, что говорил накануне. Джудит же помнила каждое его слово. Девушка отчаянно пыталась простить дяде Текелу его жестокость, поверить в то, что он испытывает куда большие страдания, нежели она. Дядя Текел нуждался в ее понимании, ее сострадании.
Мать Джудит, леди Корнелия, не испытывала к брату ни малейшего сострадания. Хорошо еще, что она никогда не жила с ним дольше месяца. Уже тогда у нее было очень мало общего и с Текелом, и с собственной дочерью. Когда Джудит была еще совсем маленькой и обижалась на холодную отстраненность матери, дядя утешал племянницу, говоря ей, что она служит леди Корнелии постоянным напоминанием о ее муже, что та очень любила барона и спустя много лет все еще оплакивает его смерть. Когда она смотрит на дочь, говорил он, боль от потери вскипает в ней с новой силой, оставляя слишком мало места для прочих чувств. Поскольку тогда Текел еще не пил так сильно, у Джудит не было причин сомневаться в правдивости его объяснений. Тем не менее она не понимала подобной любви между мужем и женой, и душа ее болезненно жаждала ласки и внимания со стороны матери.
Первые четыре года жизни Джудит провела у тети Милисенты и дяди Герберта. Затем, во время своего первого в жизни приезда к матери и дяде Текелу, она случайно назвала дядю Герберта папой. Мать Джудит впала в ярость. Текелу это тоже пришлось не по душе. Он решил, что девочке следует проводить с ним и с матерью гораздо больше времени, и поэтому велел Милисенте привозить Джудит в его поместье каждый год и оставлять в нем ровно на шесть месяцев.
Текела возмутила мысль о том, что племянница считает Герберта отцом. Поэтому каждое утро, когда мозг его не был еще затуманен вином, он усаживал Джудит рядом с собой и рассказывал ей о ее настоящем отце. Длинный изогнутый меч, висящий над камином, — это тот самый меч, которым ее отец обычно убивал драконов, дерзнувших отнять Англию у законного короля; ее благородный отец погиб, защищая жизнь своего сюзерена, рассказывал ей Текел.
И рассказы эти были бесконечными… Они давали хорошую пищу воображению. И вскоре Джудит стала считать отца святым. Ей сказали, что он умер в первый день мая, и поэтому каждый год в день его смерти девочка вставала рано утром и, собрав целый подол первых весенних цветов, устилала ими могилу своего отца. Она читала молитву за упокой его души, хотя, по правде говоря, ей не очень-то верилось, что отец нуждается в ее заступничестве. Конечно, ее папа уже на небесах и так же верно служит Создателю, как верно служил своему королю, пока жил на земле.
Джудит исполнилось одиннадцать лет, когда по дороге на очередной летний праздник она узнала правду о своем отце. Оказалось, что он не погиб, защищая Англию от неверных. Этот человек даже не был англичанином! И мать ее вовсе не оплакивала мужа, а наоборот, ненавидела его с силой, которая не убавилась ни на йоту за все эти годы. Текел раскрыл племяннице только половину правды. Джудит действительно служила матери постоянным напоминанием, напоминанием о совершенной ею когда-то ужасной ошибке.
