Хельфах стоял в одиночестве, на его лице отобразилась какая-то ожесточенная гордость. Когда его сын посмотрел на него, он поднял руку и сжал кулак.
Мало кто из товарищей Хельфаха остался в Дун-Карреге: бо́льшая часть домочадцев Эвниса поехала с отрядом Пендатрана, чтобы помочь очистить Темнолесье от разбойников. Из-за опасностей путешествия по лесу Бренин запретил племяннице Эвниса переплетать руки с Утаном, поэтому Эвнис надеялся, что он и его дружинники помогут ускорить зачистку. По словам Эданы, братья Гетин и Эвнис были не слишком довольны этой задержкой.
Так вот, Хельфах стоял один на Рябиновом поле, наблюдая, как его сын проходит испытания воина. Однако, судя по выражению его лица, он ничего бы не заметил, окажись он сейчас хоть в гуще битвы. Охотник не отрываясь глядел на сына, Рэйф же свирепо улыбнулся и резко остановил савраску – только комья дерна полетели из-под копыт.
Другие наблюдатели радостно загалдели, застучали оружием о щиты, и Корбан понял, что делает это вместе со всеми. Хоть он и презирал Рэйфа – в этом мгновении ощущалось что-то особенное, почти священное.
Корбан огляделся и увидел грузную фигуру Фаррелла, стоящего с краю. С того случая с Рэйфом он несколько раз видел ученика кузнеца, но каждый раз чувствовал себя как-то неудобно, избегал его взгляда и даже делал вид, будто его не замечает.
Он глубоко вдохнул и бочком пошел протискиваться через толпу, пока не оказался рядом с Фарреллом.
– Когда-нибудь и нам это предстоит, – сказал Корбан, снизу вверх глядя на Фаррелла – тот был на голову выше его.
Мгновение Фаррелл непонимающе разглядывал собеседника.
– Угу, – проворчал он, затем повернулся, чтобы и дальше смотреть на Рэйфа.
Некоторое время они стояли в тишине, наблюдая, как Рэйф спешивается, а его умение владеть мечом проверяется в поединке с Туллом. Корбан прокашлялся.
– Прости меня, – неловко сказал он. Фаррелл снова опустил глаза на него, но ничего не ответил. Корбан почувствовал, как у него покраснела шея. – Я не хотел тебя обидеть, – продолжил он. – Ну, тогда, с Рэйфом. Мне ведь тоже от него доставалось – ну, раньше-то. Вот я и разозлился из-за того, что он выбрал жертвой кого-то еще. – Он прервался.
Верзила все еще смотрел на него сверху вниз. Наконец он задумчиво кивнул в знак признательности.
Звук боя снова привлек их внимание к Рэйфу. Он нападал на Тулла, первого мечника Бренина, а тот твердо стоял на ногах и отражал несколько суматошную атаку Рэйфа.
Тулл проверял сына охотника на знание всех приемов, которыми должен владеть воин, ни разу не видавший настоящей схватки. Бой длился какое-то время, Рэйф кружил вокруг здоровяка, делал своим учебным мечом выпады, рубящие движения и обманные взмахи.
На полпути Тулл остановил Рэйфа, и ему дали щит. Мгновение он взвешивал его в руке, а затем бой продолжился. На этот раз Тулл двинулся вперед, пробуя на прочность оборону Рэйфа.
В конце концов Тулл поднял руку.
– Довольно, – рыкнул он, подзывая Хельфаха.
Отец Рэйфа шагнул вперед, неся меч в ножнах. Он встал перед Рэйфом, а тот опустился на одно колено.
– Рэйф бен Хельфах, – пророкотал Тулл. – Ты пришел на Поле мальчиком, а покидаешь ты его мужчиной, воином. Теперь встань, возьми свой меч и так же крепко держись за правду и храбрость, как держишь ты рукоять меча. Пусть все три – правда, храбрость и острый клинок – придадут тебе сил на время Долгой ночи.
Рэйф встал напротив отца, Хельфах держал меч за ножны, рукоятью к сыну. Рэйф схватил ее, вытащил клинок и поднял его высоко над головой.
По небольшой толпе прокатились возгласы ликования, самые громкие – рядом с Корбаном и Фарреллом, где кучковались друзья Рэйфа.
– Теперь принеси клятву, – молвил Тулл, и Рэйф поклялся в верности Элиону, Ардану и королю Бренину. В довершение всего он резанул себя мечом по раскрытой ладони, и из сжатого кулака на землю закапала кровь.
Хельфах надел сыну на шею новый торк, а затем обнял его и хлопнул по спине. Постепенно толпа начала рассеиваться. Рэйф в конце концов выбрался из объятий отца и, обменявшись с ним парой слов, направился к своим приятелям.
– На, мне он больше без надобности, – сказал он и по воздуху перебросил свой учебный меч Крэйну.
Корбан стоял и смотрел, с неожиданной ясностью вспоминая тот день, когда Рэйф отобрал этот меч у него.
Рэйф покосился на него и подмигнул. Корбан отвернулся.
Вскоре Корбан и Дат брели по широким каменным улицам, направляясь к дому Корбана, где их ожидала Кивэн. В нескольких шагах позади бесшумно бежала Гроза.
– Как думаешь, он переживет свою Долгую ночь?
– Кто?
– Ну Рэйф же. Ему сидеть Долгую ночь. Сегодня.
– Ой… Да. Почему нет?
Долгая ночь была последним из воинских испытаний, после которых мальчик действительно становился мужчиной. До заката Рэйф должен был покинуть крепость, вооружившись своим новым мечом, копьем и котомкой со съестными припасами, и где-то за пределами безопасных стен Дун-Каррега и Гавана провести ночь в одиночестве под открытым небом. Предполагалось, что на протяжении всей Долгой ночи юноша не должен сомкнуть глаз, а должен безмолвно и уединенно размышлять о тех, кто все детские годы воспитывал его и берег его покой.
– Не знаю, – пробормотал Дат. – Просто хочется, чтобы он ее как-нибудь провалил.
Корбан пожал плечами.
Они добрались до его дома, а там, проходя через кухню, Корбан бросил Дату кусок медовика – горячего, только что из печи. Через окно он мельком увидел Кивэн – та стояла в дальнем конце сада возле живой изгороди из шиповника.
– Иди, Дат. Я только возьму наши учебные палки.
Для обучения они набрали себе целый арсенал палок, хоть чем-то похожих на мечи, и Корбан держал их у себя в комнате завернутыми в тряпье, чтобы не гнили от дождя и не трескались от мороза. Когда он спешил через предбанник, то увидел, что дверь в комнату родителей открыта: солнечный свет струился сквозь открытое окно и освещал прихожую. Он резко остановился и заглянул внутрь. На краю кровати спиной к нему сидела мама. Недолго думая, он вошел в комнату.
Мама удивленно вскочила и обернулась.
– Ой, это ты, Бан, – прошептала она, утирая щеки.
– Что ты делаешь, мам? – спросил он, заглядывая ей через плечо. У нее на коленях лежал обрывок какой-то старой ткани, а рядом – деревянный чурбачок. Увидев деревяшку, он улыбнулся – то был узор, который он пытался вырезать на чурбачке, когда еще недавно выбрался из колыбели. Должна была выйти звезда, смутно припомнил он. Впрочем, получалось плохо, и он забросил ее, так толком и не доведя до ума. Он не знал, что мама сохранила эту резьбу.
– Просто вспоминаю, – всхлипнула мама. Обняла его за пояс.
– Что это? – спросил Корбан, указывая на ткань.
