– Что вам нужно было на баркасе? – спросил Вандил. Он не мог похвастаться внушительной фигурой, был среднего роста, стройный, с редеющими волосами и обрубленным сверху правым ухом. Оргулл возвышался над ним, как башня, но Кастелл видел, каков предводитель Гадрая в бою, видел, как он зарубил двух великанов за время, за которое сам юноша успел бы лишь обнажить меч. Никто на его памяти не двигался так же проворно.
– Мише тиль абарь туса факь, – буркнул великан.
– Давай по-нашему, – бросил Вандил. – Я-то знаю, ты умеешь.
Великан лишь свирепо зыркнул на него.
Вандил посмотрел на кузнеца, который заковывал великана в цепи, и взял у него молот.
– Еще раз спрашиваю, – сказал он великану. – Баркас вез олово и железо. Зачем оно вам?
Великан набычился, стиснул зубы и сплюнул.
Вандил взмахнул молотом и обрушил его на великанскую лодыжку, так что затрещали кости. Исполин откинул голову назад и взвыл, на шее вздулись сосуды и сухожилия.
Вандил снова поднял молот, и великан заерзал на столбе, рыча и изрыгая проклятия.
– Я добьюсь ответа, – заявил Вандил, снова взмахнул молотом и на этот раз огрел великана по колену. Раздался тошнотворный хруст.
Кастелл вздрогнул и зажмурился. Сколь бы ни были великаны враждебны людям, смотреть на его муки было тяжело.
Великан кричал, пока не охрип и в конце концов просто злобно зыркал на Вандила, глубоко и прерывисто дыша.
Вандил снова занес молот.
– Мидь га ан иаранн го кярта армь, ар ан кога, – выпалил великан.
– Давай по-нашему, – повторил Вандил, все еще не опуская молот.
– Нам нужно железо, чтобы выковать оружие для война, – выговорил великан на всеобщем, хотя и запинаясь, скрипучим и низким голосом.
– Какой войны?
– Ан диа кога – Войны богов.
Глава 60. Кэмлин
Кэмлин шаркнул ногами, расшвыривая лесной опад. Было холодно – он продрог до костей. «Никакой надежды на то, что в обозримом будущем что-то изменится», – подумал он кисло, глядя, как сквозь кружево безлистных ветвей высоко над головой то там, то сям пролетает снежинка.
Уже больше луны бродили они по Темнолесью – Брейт и остатки его шайки. С того дня, когда они наконец прекратили игру в кошки-мышки и открыто дали бой арданской дружине, их численность поредела: кто помер от ран или лихорадки, кто тихо слинял под покровом ночи. Кэмлин молча пожал плечами: он их ни в чем не винил и до некоторой степени даже понимал. Впрочем, такой путь был не для него. Он пробыл здесь слишком долго – сама мысль о том, чтобы уйти из Темнолесья, покинуть Брейта, казалась невозможной.
В подлеске рядом с тропой что-то зашуршало. Он немедленно вытащил меч и вонзил его в мягкую землю у своих ног, взял лук, установил стрелу, натянул тетиву и стал ждать.
Вот снова послышался шорох, слегка шелохнулись побеги плюща. Он медленно вдохнул и оттянул тетиву к уху.
– Не стреляй, Кэм, это я, – прозвучал знакомый голос. Из подлеска с поднятыми руками, слабо улыбаясь, вышел Брейт. – Никогда не получалось к тебе подкрасться, а?
– Зря ты это сделал, – пробормотал Кэмлин, вытирая меч и вновь пряча его в ножны, – поймал бы от меня стрелу, и что? Кого мне тогда винить во всей той заднице, в которую мы попали?
Улыбка Брейта стала шире, хотя Кэмлин заметил, как осунулось лицо атамана: раньше с ним ничего подобного не происходило, сколько бы им ни приходилось голодать зимой или бодрствовать ночами.
– А холодрыга-то какая, – сказал Брейт, смахивая с носа снежинку. – Наутро, Кэм, двинем к холмам, отдохнем ненадолго от деревьев. Еще одну ночь прокукуем на морозе, а потом лафа – теплые койки, крыша над головой и огонь. Пойдем все вместе – слишком нас мало осталось, чтобы утруждаться посменным хождением.
– Ух! – удовлетворенно воскликнул Кэмлин. Каждую зиму ребята Брейта поочередно пережидали стужу в деревне на высоких холмах. Холмы начинались в половине дневного перехода от северо-западного края Темнолесья, а деревня располагалась менее чем через день оттуда.
– Хотелось бы раньше, – сказал Кэмлин, не сдержав улыбку при этой мысли.
– Нельзя было подставляться, Кэм, ты ведь понимаешь. Надо было удостовериться, что к нам не пожалуют незваные гости.
– Это точно, – пробормотал Кэмлин. – Сейчас-то любой, кто бы у нас на хвосте ни висел, давно уже околел бы или от стужи, или от смертной тоски – столько мы валандаемся по этим дебрям с тех пор, как… – Он замолчал. Никто из них не любил говорить о том самом дне.
– Да, – промычал Брейт и рассеянно коснулся незажившего шрама на лбу.
Кэмлин вспомнил, как Брейт заработал этот шрам, как на его атамана обрушились два воина, оттеснили его от Пендатрана, ну а тот, весь бледный, стоял прислонившись к дереву, а из раны в руке хлестала кровь.
Вспомнил, как он сам кричал, как бросался на неприятеля из Дун-Каррега, как слышал чужие крики у себя за спиной. Он моргнул и протер глаза, отгоняя наваждение.
– Стало быть, уходим на холмы. Вот это от души, Брейт, – сказал он, протягивая руку, чтобы потрепать Брейта по плечу.
– Иди-ка отдохни, Кэм, согрей ноги у огня, – улыбнулся Брейт своей знаменитой улыбкой. – В следующие часы я сам на стрёме постою.
Кэмлин повернулся и направился вниз по тропе к лагерю, ослабляя на ходу тетиву.
* * *
В путь отправились до восхода солнца – с рвением, которого не было вот уже несколько дней. Настрой Кэмлина не портили даже коченеющие ноги.
Обычно Кэмлин был одним из немногих, кто предпочитал зимовать в Темнолесье, но даже он был бы рад иметь крышу над головой и спать в кровати. Но более того, в деревне он чувствовал себя в безопасности.
Сколько он себя помнил, Темнолесье было ему родным домом, и там он всегда чувствовал себя под более надежной защитой, чем за каменной стеной. Однако с тех пор, как Кэмлин вернулся из Дун-Каррега, он ощущал беспокойство, как будто кто-то неотступно шел за ним по пятам. Много раз уже бранил он себя за это волнение, называл себя дураком.
Он твердил себе, что в Темнолесье все будет иначе, но не мог избавиться от чувства обреченности вплоть до того рокового дня. Можно было бы поводить отряд Пендатрана по лесу за нос или просто исчезнуть. Но Брейт устал убегать, а еще они не почуяли вовремя, что сзади подкрадывается Гетин со своим отрядом.
Они шли по лесу много часов, пока Брейт осторожно не шагнул вперед, неплотно уложив стрелу на лук. Кэмлин и остальные, всего около двух десятков, вышли из леса в чистое поле, а затем спустились к берегу реки. Там разгребли ворох тростника и стеблей папоротника, преграждающий путь, и обнаружили где-то с дюжину плетеных челноков, бережно сложенных на берегу.
