Корбан поднял щит и копье и принял стойку, а конь все приближался, от стука копыт под ногами подрагивала земля. Вот он зашевелился, затем Щит поравнялся с ним, и Корбан ускорил шаг, пытаясь нащупать такт галопа, в то время как его кровь и мышцы начинали сокращаться в ритме конского бега. Внезапно ритм выровнялся, и он повернулся, протянул шуйцу, ухватился за гриву жеребца и воспользовался его разгоном, чтобы подняться в воздух.
Сердце будто замерло, и миг, когда его стопы оторвались от земли, показался целой вечностью. Он стал совершенно невесом, воздушен, его тело дугой взмыло ввысь, он отчаянно задрыгал ногами, а затем с приятным стуком приземлился в седло. Щит даже не нарушил шага.
Мгновение он сидел там, чувствуя, как под ним бугрятся и сокращаются мышцы Щита, слыша, как в ушах колотится его собственное сердце, затем замолотил по воздуху щитом и копьем, а в лицо пахнуло холодным ветром, так что аж заслезились глаза. Где-то вдалеке он услышал шум, огляделся и увидел, что люди зовут его, подбадривают, бьют копьями по щитам. Взглядом он обшарил толпу и нашел папу – тот улыбался от уха до уха. Корбан показал кузнецу торжествующе поднятый сжатый кулак и радостно заулюлюкал, а потом подозвал Грозу.
Волчениха отскочила от Таннона и побежала рядом со Щитом в ногу с конем, а Корбан тем временем послал жеребца в галоп – только дерн полетел из-под копыт. Он ослабил поводья и наслаждался мерным ходом Щита. Глаза заметались по толпе в поисках Гара. Управляющий конюшен склонил голову.
В Поле вышел Бренин в сопровождении свиты и гостей из Тенебрала. Они наблюдали, как он скачет мимо них, а рядом вприпрыжку рысит Гроза. Мельком Корбан увидел, как Натаир удивленно уставился на волчениху, после чего их глаза встретились. На миг показалось, будто весь мир вдруг схлопнулся до ничтожных размеров. Снова появилась тень, тьма, что парила вокруг короля Тенебрала. Корбан испугался, затем миновал их и натянул поводья, чтобы вернуться к Галиону. Снова поискал глазами Гара, но теперь его не было видно; он отказывался углубляться в значение слов, которые слышал вчера вечером и которые нежданно-негаданно, не спросясь, пришли ему на ум.
Он выскользнул из седла перед Галионом, просияв от его одобрительного кивка, затем его наставник поманил к себе Таннона, и над ними обоими нависло могучее тело кузнеца. Он вынул из тканевого свертка меч и преподнес его сыну. Корбан опустился на одно колено, чтобы завершить обряд.
– Корбан бен Таннон, – провозгласил Галион. – Ты ступил на Поле ребенком, а покидаешь его воином, мужчиной. Встань, – молвил он, тронув Корбана под локоть, – и возьми свой меч.
Корбан встал, взял свой подарок и ахнул, приглядевшись поближе. Навершие рукояти из темного железа было выполнено в виде оскаленной головы волчня. Взгляд метнулся к отцу, и Корбан увидел на глазах у кузнеца слезы радости.
– Спасибо, – прошептал он и со свистом вынул клинок из кожаных ножен. Поднял меч над головой, и солнечный свет на мгновение превратил его в белое пламя, прямо как в сказках.
– Крепко держи свой меч, – сказал Галион, – а еще крепче держись за правду и храбрость. А теперь принеси клятву.
– Клянусь своей рукой, своим разумом, своей душой, своей силой служить королю и его роду. – Он полоснул мечом по ладони, и из сжатого кулака наземь упала капля крови. – Присягаю своим сердцем, запечатываю своей кровью, – проговорил Корбан.
Таннон улыбнулся сыну.
Толпа – теперь и вовсе огромная – разразилась ликующими возгласами, все глазели на него, как будто происходило что-то особенное, – а затем Таннон заключил Корбана в свои медвежьи объятия.
* * *
Яркое солнце сменил прохладный сумрак, а Корбан в почти безмолвном сопровождении Грозы проехал под сводами Каменных врат.
Когда Корбан ехал по дун-каррегскому мосту, на западе садилось солнце, а впереди уже вытягивались длинные тени. Добравшись до великаньего тракта, он развернулся спиной к Баглуну. Он искал место, где можно будет высидеть Долгую ночь, и пока вся земля вплоть до самого Баглуна была ему слишком хорошо знакома. А ведь хотелось, чтобы это было какое-то совершенно новое для него место – в этот знаменательный день во всем хотелось чувствовать обновление.
Он ехал до тех пор, пока мир вокруг него не посерел, не уменьшился, освещенный красными лучами закатного солнца, что еще проникали откуда-то из-за спины. Наконец он осадил Щита перед какой-то лощиной, темный гранитный валун посреди которой предоставлял укрытие от резкого ветра, катящегося с побережья. Спешился, чувствуя, как хлопнул по бедру до сих пор не вполне привычный новый клинок, и надолго залюбовался своим оружием. Разнуздал Щита и после занявших некоторое время приготовлений уселся у костерка, глядя на луну, что заливала все окрестности своим бледным сиянием.
Он чувствовал себя измученным, переполнявшее его весь день волнение наконец ослабло и позволило обдумать зловещие слова Гара. Разговор об уходе из Дун-Каррега его напугал. Лишь при мысли о том, что это место придется покинуть, он понял, как сильно любит сам город и его обитателей. Здесь были его друзья, здесь было его сердце. Нет, он не уйдет! Неважно, что там сказала мама или Гар, все равно, что там за история связывает Гара с Сумуром. Теперь он стал воином, мужчиной. Он может поступать так, как считает нужным. Рука сама собой потянулась к косичке, которая была теперь у него в волосах, – его воинской косе, которую еще днем заплели ему мама и Кивэн, стянув напоследок тонкой полоской кожи.
Галион уважил его просьбу и попросил, чтобы его воинское испытание и Долгую ночь перенесли на потом, но решение провести все это сегодня тоже оказалось целесообразным. Война с Рин, по сути дела, уже началась, и вскоре войско Ардана отправится в поход на Кэмбрен. Будет нужна всякая рука, владеющая мечом.
От такой мысли Корбан содрогнулся от страха. «На войну!» – впрочем, он тут же стряхнул нахлынувший испуг. Это было бы намного лучше, чем просто уйти.
Корбан непроизвольно потянулся к рукояти меча и обхватил ее кончиками пальцев. Меч был большой, длиннее обычного, с эфесом в полторы ладони. После долгих размышлений вместе с папой было решено остановиться на таком выборе. Из-за своего обучения у Гара он предпочитал двуручный клинок, но в таком случае пришлось бы отказаться от щита, чего Корбану совсем не хотелось. Таким образом его область поражения почти сравнялась с таковой у двуручника, однако – в основном из-за беспрестанного труда в отцовской кузнице, а также занятий с Гаром в течение последних двух лет – он обрел силу, позволяющую орудовать им как более коротким, более легким клинком и использовать его вместе со щитом.
Вскоре глаза начали слипаться. Но Долгую ночь следовало провести в бессонном бдении. Он растормошил себя другим воспоминанием прошедшего дня – на этот раз нежеланным. Натаир. По всей крепости гуляли различные пересуды о короле Тенебрала. Он был одновременно красив и обходителен, а потому снискивал себе все бо́льшую славу. Но было в нем что-то неизъяснимое, что не давало Корбану покоя. И каждый раз, когда он видел его, появлялась эта тень, некая таинственная, неземная сила…
