Обо всех этих действиях Михаил Павлович подробно написал в своем письме государю, которое он отправил с фельдъегерем, вместе с победной реляцией о подвигах моряков-черноморцев. Славя севастопольцев, Ардатов не преминул отметить, что урон противнику был бы куда более сильным, если бы вместе с брандерами в атаке участвовали семь пароходов-фрегатов, находившихся в подчинении вице-адмирала Корнилова.
Во время награждения возникла небольшая загвоздка с лейтенантом Ивлевым. Главный герой евпаторийской баталии оказался единственным сыном у своей матери, находившейся в довольно стесненном материальном положении. Желая по достоинству оценить подвиг, совершенный молодым офицером, Ардатов пошел на служебный проступок. За отличную службу и подготовку отряда охотников граф задним числом произвел лейтенанта Ивлева в капитан-лейтенанты и наградил его Владимирским крестом III степени. Когда местные чиновники стали упрекать графа в столь явном подлоге, Михаил Павлович холодно произнес:
– Пусть тот, кто смел и не имеет греха, заберет у несчастной матери пенсию, за которую своей кровью заплатил ее отважный сын.
Желающих связываться с личным посланником государя императора среди севастопольских чинуш не нашлось, и Ивлев стал капитан-лейтенантом, к огромной радости своих боевых товарищей.
Глава III
Севастопольская страда на суше
Диспозиция светлейшего князя, которую он довел до сознания своих штаб-офицеров, собравшихся на совещании в своей палатке по случаю предстоящего боя с противником, была такова: «Мы стоим, а неприятель нас атакует».
По своему замыслу и простоте она не могла претендовать на близость к замыслам Суворова и Кутузова, Наполеона и принца Евгения Савойского. Но ради правды следовало признать, что предложенная Меншиковым диспозиция имела свой смысл. Занимая выгодную позицию на Альме, Крымская армия могла нанести неприятелю чувствительные потери. По общепринятым расчетам они должны были составлять пропорцию три к одному в пользу русских. Это позволяло не только серьезно обескровить врага в затяжных оборонительных боях, но и при определенных обстоятельствах нанести ему поражение.
Местные условия весьма благоприятствовали реализации замыслов Александра Сергеевича. На левом фланге его армии находились горные высоты, крутизну которых было весьма трудно преодолеть и в мирное время, а в бою и подавно. Используя это обстоятельство, русские могли перебросить большую часть своих сил на правый фланг и навязать бой противнику у моста через реку, имея численное превосходство над ним. Сия задумка имела право на существование, однако с претворением ее в жизнь у Меншикова возникли серьезные проблемы.
Неизвестно по какой причине, командование левым флангом русских войск было поручено генералу Кирьякову, постоянно находившемуся в состоянии легкого подпития. Когда Меншиков объявил ему свое решение, тот, слегка пошатываясь, встал во весь фрунт и произнес фразу, ставшую потом исторической:
– Не извольте беспокоиться, ваша светлость! Шапками французов закидаем!
Прекрасно зная генеральскую слабость и видя ее проявление на военном совете, Меншиков остался верен своему плану и не произвел замену генерала на столь важном участке обороны. Сам же Кирьяков после завершения совещания у князя не удосужился произвести диспозицию своих частей, занявшись более важными для себя делами.
В итоге на позиции левого фланга не было предпринято ничего, чтобы затруднить противнику продвижение в этом направлении, поскольку горный склон изначально был признан неприступным укреплением. Не была разрушена или завалена даже узкая горная тропа, ведущая от подножья к вершине. Генерал веселился, а офицеры не посмели проявить инициативу, отлично помня, что она всегда наказуема.
Было уже около двенадцати часов, когда французские солдаты под командованием генерала Боске устремились в атаку. По общей диспозиции, французы наступали правым флангом, тогда как англичане атаковали левым флангом. Первым предстояло взойти на горную кручу, вторым перейти на противоположный берег Альмы.
Едва только противоборствующие стороны стали сближаться, как сразу выявилось превосходство ружей неприятельских солдат над стрелковым вооружением русских пехотинцев. Вооруженный штуцерами противник стал поражать противостоящие ему плотные линейные ряды русской пехоты с пятисот-шестисот метров, тогда как она могли наносить ответный урон только с расстояния ста – ста пятидесяти шагов.
Больше всего от вражеского огня доставалось русским пушкарям. Французские зуавы безнаказанно выбивали орудийную прислугу батарей, тогда как ядра и шрапнель наносили им урон только на дистанции в сто десять – сто двадцать метров. С бессильным отчаянием смотрели артиллеристы генерала Кирьякова на густые ряды вражеской пехоты, которые быстро приближались к русским позициям без особых потерь. От ярости они скрежетали зубами и громко бранились, видя, как залпы их орудий не приносили противнику никакого вреда.
Позабыв обо всем на свете, не обращая внимания на роем летящие пули, русские пушкари не оставили своих позиций, выказывая полное пренебрежение к смерти. С лихим азартом обреченных бросались они после каждого выстрела к орудию, чтобы успеть прибранить его и торопливо забить в еще горячий ствол пушки новый заряд, прежде чем штуцерная пуля выбьет кого-нибудь из их рядов.
Вскоре настал черед и французов демонстрировать чудеса своей храбрости и настойчивости против русских ядер и картечи. Устилая крымскую землю своими синими мундирами, они упорно продвигались вперед и, несмотря ни на что, старательно держали ровность своих рядов.
– Вив ле император! – громко кричали седоусые сержанты, потрясая над своими головами шпагами и призывая солдат к исполнению священной воли Наполеона.
– Вива ля Франс! – отвечали им французские зуавы, дружно отбивая ногами строевой шаг и готовясь броситься в рукопашную схватку с противником.
По мере приближения противника к русским позициям, пушки артиллерийских батарей, словно по мановению волшебной палочки, стали замолкать. И это не было результатом удачной стрельбы зуавов по орудийной прислуге. Молчание русских пушек заключалось в самой банальной причине, которая тем не менее сыграла роковую роль в этой битве. Охваченные азартом боя, многие орудийные расчеты просто истратили впустую весь свой боезапас, а когда бросились за зарядными ящиками, то оказалось, что они находятся далеко в тылу.
Поэтому, когда синие мундиры вышли на рубеж последнего броска перед рукопашной схваткой, русским пехотинцам приходилось рассчитывать только на себя. Одиночные залпы картечи, хотя и наносившие урон врагу, никак не могли изменить общую картину боя. Но даже в таких условиях русские солдаты показали себя с самой лучшей стороны.
Стоя под убийственным огнем французов, они не дрогнули и не побежали, как на то рассчитывал противник, а, отвечая дружными ответными залпами, стояли ровными рядами, твердо выставив вперед свои трехгранные штыки.
Как ни горячо любили французы своего императора Наполеона и Францию, как ни подзадоривали своих солдат сержанты, но французская сила встретила достойного противника, за плечами которого также стояли славное боевое прошлое и любовь к Родине. В этой кровавой схватке потери обеих сторон росли, словно снежный ком. Люди ежеминутно гибли, сраженные выстрелом в упор, пронзенные штыками, или падали с разбитой головой от удара приклада, но перед этим они стремились любым способом нанести хоть малейший урон противнику, чтобы склонить чашу весов в свою пользу.
