Первой к Севастополю приблизилась французская эскадра, чьи ряды были пополнены несколькими турецкими судами. Целью этого сводного отряда была Александровская батарея, прикрывавшая южные подступы к Севастопольской бухте. Англичане, которым для бомбардировки досталась северная Константиновская батарея, как всегда запаздывали.
Прибытие Ардатова на Александровскую батарею вызвало у ее командира, капитана Усова, сильное замешательство. Даже одетый в военный мундир без эполет и орденов, граф всем своим видом производил впечатление человека, привыкшего отдавать приказы, а не получать их. Окинув Ардатова опытным взглядом, Усов сразу определил ранг гостя – никак не ниже генеральского – и громко поприветствовал его:
– Здравия желаю, ваше превосходительство!
– Здравствуйте, капитан. Не возражаете, если я от вас посмотрю на наших гостей? – произнес Ардатов дружелюбным тоном.
– Никак нет, ваше превосходительство! – ответил капитан и, помолчав немного, осторожно добавил: – Не угодно ли вашему превосходительству будет пройти на казематный уровень батареи? Он гораздо лучше защищен от вражеских ядер, а здесь пространство открытое, всякое может случиться.
– Премного благодарен вам, капитан, за столь трогательную заботу о моей персоне, однако позвольте мне остаться здесь. Тут у вас воздух гораздо чище, чем внизу, и дышится легче. К тому же неприятель будет виден как на ладони, а там, через амбразуру, много не увидишь, – любезно пояснил Ардатов офицеру.
– Как вам будет угодно, ваше превосходительство.
– Вот и прекрасно. Я думаю, вот здесь, у бруствера, для меня будет самое лучшее место, – сказал Ардатов и, заметив, что Усов продолжает стоять перед ним навытяжку, добавил: – Идите лучше командовать своими людьми, капитан, неприятель уже на горизонте, а с меня хватит моего адъютанта и господ артиллеристов.
Капитан некоторое время потоптался возле Ардатова, а затем повернулся и решительно направился к своим артиллеристам, вскоре полностью позабыв о своем госте.
Выбрав для себя место у бруствера, Ардатов вместе со стоявшими рядом артиллеристами стал жадно рассматривать в подзорную трубу строй вражеских кораблей. Выстроившись в две линии, те медленно приближались к батарее.
– Интересно, сколько их всего и под чьим флагом идут? – спросил граф, плохо разбиравшийся в корабельных тонкостях, и один из сигнальщиков немедленно дал ему точный ответ:
– Двенадцать кораблей, ваше превосходительство. Десять французских и два турецких парусника.
– Может, и название определите?
– Так точно, ваше превосходительство. Головной – «Наполеон», концевым идет «Шарлемань», оба паровые. Первую колонну возглавляет «Виль де Пари», затем «Махмудие», «Юпитер», «Фридлянд», «Маренго» и «Жан Барт». Вторую линию возглавляет «Вальми», затем «Монтебло», турецкий «Шериф» и, кажется, «Аустерлиц», хотя могу и ошибиться, его плохо видно, – честно признался матрос.
– Молодец! – похвалил Ардатов. – Враз всех перечел.
– Это благодаря адмиралу Лазареву. По его именному приказу всех сигнальщиков научили на глаз определять корабли любой державы, – пояснил матрос, очень довольный появившейся возможностью блеснуть перед начальством своими знаниями.
– Ну-с, господа из Непобедимой армады, посмотрим, кто чего из нас стоит! – произнес Ардатов, и, словно откликнувшись на его слова, неприятель, закончив перестроение, открыл огонь.
В мгновение ока вражеские корабли окутались густым белым дымом, который из-за слабого ветра долго и нехотя оседал вниз. Это обстоятельство сильно затрудняло комендорам врага, привыкшим к тому, что ветер быстро относит орудийные дымы в сторону от кораблей, следующее прицеливание.
С ужасным воем и свистом приближался к русской батарее смертельный ураган, заставляя трепетать сердца и души ее защитников, но ни один из них в страхе перед смертью не оставил своего места. Гулко ударили разрывы вражеских бомб, ложившихся, к огромной радости русских артиллеристов, с большим недолетом. Словно сбросив с себя испуг и робость от долгого ожидания, ожили и заговорили батареи Севастополя. Вместе с Александровской батареей грохотали Константиновская, Николаевская, Михайловская, Павловская. Вслед им по врагу открыли огонь десятая, двенадцатая и тринадцатая батареи, стремясь не отстать от своих именитых соседей. Настала та долгожданная и ответственная минута испытания, ради которой и создавались все эти мощные укрепления города.
Перестрелка между сторонами была настолько интенсивной, что время от времени то одной, то другой стороне приходилось прекращать огонь, чтобы дать возможность густым клубам пороха осесть и рассеяться. После чего огонь возобновлялся с новой силой.
Вскоре выяснилось, что продуктивный огонь по французам могут вести только Александровская и Константиновская, а также три номерные батареи. Орудия всех остальных укреплений были приведены к молчанию, ввиду малоэффективности их огня.
Невозмутимо стоя возле самого батарейного бруствера и поглядывая на вражеские корабли в подзорную трубу, Ардатов тем не менее с замиранием сердца ожидал, что после каждого нового залпа врага на батарее случится что-то ужасное: рухнет наружная стена, взорвется пушка, пороховой погреб или, что еще хуже, вражеское ядро поразит или покалечит его самого. Однако минута проходила за минутой, но все то, что столь четко представлял себе господин граф, почему-то не происходило. Да, конечно, на батареях были взрывы, и он сам лично видел, как спешно уносили в лазарет раненых и складывали в сторону окровавленные тела убитых. Но все это на фоне сноровистой суеты орудийной прислуги и уверенных команд наводчиков казалось Ардатову не таким уж и ужасным. Тяжелые мысли сразу отошли на задний план, и, ощутив себя единым целым вместе с гарнизоном батареи, Михаил Павлович продолжал наблюдать за сражением.
Вместе с расчетами батареи Ардатов громко радовался любому попаданию во вражеский корабль, хваля канониров за меткость, хотя в страшном грохоте боя его было плохо слышно. Когда на «Виль де Пари» вспыхнул пожар и буксиры стали уводить поврежденный линкор в море из-под губительного огня русских, Ардатов азартно кричал: «Так его, так!» и обещал артиллеристам чарку водки, если они попадут еще раз. Вскоре его желание сбылось, и фок-мачта парусника рухнула на палубу, погребая под собой не успевших разбежаться моряков.
С густым столбом черного дыма на юте, двумя сбитыми мачтами, безжизненно свесившимися вдоль борта, огромный корабль покинул поле боя, имея большой крен на правый бок. С большим трудом французским пароходам удалось подвести к берегу «Виль де Пари» и выправить опасный крен благодаря своевременному затоплению противоположного борта. Одновременно с этим благодаря мужеству экипажа был потушен пожар, подбиравшийся к крюйт-камере. Линкор был спасен, но ему требовался серьезный ремонт. На следующий день он был отправлен на буксире в Константинополь, но попал в шторм и затонул вместе со всей командой.
Вслед за «Виль де Пари» оставили поле боя «Наполеон» и «Шарлемань» – главные паровые корабли французской эскадры. У первого была серьезная подводная пробоина, а у второго была повреждена машина, и он не мог самостоятельно добраться до берега. Потери от огня русских батарей были серьезными, однако они не заставили французов отступить от Севастополя. Место выбывшего флагмана занял стодвадцатипушечный «Вальми», а вместо «Виль де Пари» головным первой линии стал аналогичный по вооружению «Фридлянд».
