Казалось, что, имея явное превосходство в количестве пушек, французы уже давно должны были привести к молчанию русские батареи, однако час проходил за часом, а берег продолжал огрызаться огнем, накал которого ни на минуту не ослабевал. Севастопольский орешек оказался явно не по зубам императорским канонирам. Все, чего они смогли добиться, – это приведение к молчанию трех орудий и повреждение лафетов у шести пушек десятой батареи. На Александровской батарее их успехи были еще скромнее. Было разбито три орудия и повреждены лафеты у двух из пятидесяти восьми расположенных там пушек.
«Вальми», на котором русские сосредоточили свой огонь после ухода флагманов, получил двадцать одну пробоину и утратил часть такелажа. «Фридлянд» отделался четырьмя пробоинами, но зато потерял восемь орудий главного калибра. Другие корабли французской эскадры, в отличие от турок, также получили повреждения различной степени тяжести, и их общие потери составили двести пятьдесят три человека. На турецкие корабли русские артиллеристы вообще не обращали внимания, и потери тех составили всего трое раненых.
Британские корабли задержались с началом боевых действий из-за довольно пикантной особенности транспортировки пароходами своих парусных кораблей. Тросы крепились по бокам кораблей, а не как обычно по носу. Британцы открыли огонь с дистанции менее километра с запозданием около сорока минут после французов, вытянувшись в две неравноценные линии против Константиновской батареи. «Альбион», «Аретуза», «Трафальгар», «Лондон», «Британия», «Беллерофон», «Квин», «Родней», «Агамемнон», «Терибл» – вот неполный список пятнадцати британских кораблей, решивших сделать с Севастополем то, что ранее было сделано ими в Тулоне и Копенгагене. Грохот их орудий напоминал грохот локомотива, несущегося на полной скорости, только во сто крат сильнее.
Видя столь огромное огневое превосходство противника над Константиновской батареей, ей на помощь пришли часть орудий Александровской и десятой батареи, в зоне поражения которых оказались стодвадцатипушечные «Трафальгар» и «Британия». Раз за разом эти парусные гиганты обрушивали свою бортовую мощь на узкий мыс, закрывавший им проход в Севастополь, но каждый раз после мощного залпа, когда казалось, что ничто живое не может уцелеть на узкой полоске земной тверди, зловредная батарея стреляла в ответ. И все повторялось снова и снова.
Командир британской эскадры вице-адмирал Дандас, наблюдавший за сражением с борта флагманского корабля «Альбион», явственно видел в подзорную трубу, что огонь верхнего этажа русской батареи явно ослаб. Это очень обрадовало адмирала, и он приказал Ленсингтону поднять приказ с требованием к «Трафальгару» и «Британии» усилить огневой натиск на позиции русских.
– Еще немного, и мы приведем их к молчанию! – воскликнул Дандас, и, словно в ответ на его слова, британский флагман получил пробоину ниже ватерлинии, и в трюме открылась сильная течь.
– Я не уйду со своего корабля! – воскликнул упрямый британец, – Ленсингтон, извольте ликвидировать течь и восстановить порядок на судне!
Моряки бросились исполнять приказание адмирала, но судьба словно смеялась над ними. Едва только была устранена одна пробоина, как русские пушкари наносили все новые и новые повреждения корпусу корабля. Одновременно с «Альбионом» серьезные повреждения получили стоявшие рядом с ним «Аретуза» и «Терибл». Как ни кричал и ни ругался Дандас, но пароходы были вынуждены начать буксировку флагмана из зоны боевых действий.
Больше серьезных повреждений корабли флота ее величества от огня русских не получили, но они понесли утраты в результате неудачного маневрирования кораблей. Плохо зная местную лоцию, на мель сели «Родней» и «Беллерофон». Первого несчастливца удалось снять с мели быстро, но «Беллерофон» засел столь основательно, что был освобожден только к утру следующего дня. За это время русские ядра так основательно поработали над ним, что было решено отправить корабль на Мальту вместе с «Аретузой» и «Альбионом». Ремонту в Константинополе они не подлежали. И если двум последним кораблям все-таки удалось вернуться в строй, то «Беллерофон» был разоружен и разобран. Дрова из его корпуса долго еще горели в камине губернатора Мальты сэра Джулиуса.
Британцы, как и французы, вели свой огонь до полного наступления темноты, но так и не смогли полностью выполнить задачу, поставленную перед ними командованием. Дав последний залп по зловредной русской батарее, флот ее величества был вынужден поднять сигнал отступления, и под дружные крики русских батарей вражеские корабли направились в Балаклаву зализывать полученные раны.
Почти половина британского флота была немедленно отправлена в Константинополь на ремонт, который продлился около недели. В результате этого боя потери британских моряков составили пятьдесят шесть убитых и двести семьдесят шесть раненых, что выглядело очень плачевно по сравнению с потерями противника. Всего общая убыль береговых батарей Севастополя равнялась шестнадцати убитым и ста двадцати двум раненым.
Кроме этого, британским огнем были повреждены двадцать два орудия верхнего яруса Константиновской батареи, которые из-за общего неудачного расположения батареи не были прикрыты от продольных выстрелов. Остальные шестьдесят девять орудий батареи нисколько не пострадали от вражеского огня.
Все это было выяснено позднее, а к вечеру этого дня усталые и изможденные севастопольцы знали только одно: сегодня они устояли, враг не прошел, Севастополь не сломлен. И осознание этого радовало их измученные сердца.
Торжество по поводу отражения вражеского штурма вместе с героями-севастопольцами в полной мере разделил и сам государь император. Император прислал письмо, в котором сердечно благодарил героев за их подвиг, просил держаться и очень сожалел, что сам не может присутствовать в Севастополе. То было самой лучшей наградой для всех живых и павших, на чьи плечи легла тяжелая, но вместе с тем и почетная ноша по защите родного города.
Видя, как царь благоволит к морякам, к более активным действиям был вынужден приступить и Меншиков, все это время безвылазно сидевший в Бахчисарае и искренне считавший оборону Севастополя делом безнадежным и обреченным. Однако, постоянно подталкиваемый царем к более активным действиям, светлейший князь решил атаковать британские позиции под Балаклавой.
Будучи крайне скверным полководцем, Меншиков постоянно придерживался одной гадкой, но вполне действенной формулы. Светлейший князь только ставил задачи, возлагая всю исполнительную функцию на кого-то другого, кто и становился козлом отпущения в случае неудачи. Так было в сражении на Альме, виновником поражения которого был объявлен генерал Калмыков, так стало и под Балаклавой. Князь отдал приказ генералу Липранди атаковать английские передовые позиции, при этом полностью связав его руки своей директивой.
Липранди атаковал передние вражеские редуты рано утром тринадцатого октября, после короткого артобстрела. В каждом из редутов находилось по двести пятьдесят турецких солдат гарнизона при одном британском артиллерийском расчете. Отношения между турками и европейцами были очень скверными, англичане постоянно избивали их своими хлыстами и палками, видя в своих азиатских союзниках людей второго сорта. Поэтому, когда русские гусары и казаки двинулись в атаку, турки обратились в бегство, несмотря на гневные крики британских пушкарей.
