Положение британских кавалеристов резко ухудшилось, когда в дело вступили русские пехотинцы, оставившие занятые утром редуты. Чуть задержавшись, со штыками наперевес, они с такой яростью принялись атаковать англичан, что, не желая полного истребления своих людей, генерал Кардиган отдал приказ на отступление.
Зажатые с трех сторон, отбивая непрерывные атаки врага, оставляя павших товарищей под копытами казачьих коней, британцы начали медленно отходить, но только чудо могло помочь им благополучно вырваться из той смертельной ловушки, в которую они угодили по милости своего командующего. И оно произошло благодаря генералу Боске.
– Это не война! Это сумасшествие! – воскликнул эмоциональный француз, наблюдая в подзорную трубу, как русские пехотинцы избивали британцев, грозя им полным уничтожением.
Не дожидаясь приказа от Канробера, генерал двинул на помощь Кардигану два батальона французских егерей вместе с тремя эскадронами драгун – все, что имелось в его распоряжении на данный момент. Именно благодаря этой спасительной помощи англичанам удалось вырваться из русского капкана и прикрыть свой беспорядочный отход.
После того как страсти улеглись, британцы стали подсчитываться потери, и выяснилось, что свыше восьмисот представителей самых аристократических фамилий нашли свою смерть в долине между Федюхинскими горами и холмами поселения Кадыкой.
Когда британский посол в Константинополе лорд Рэдклиф сообщил о случившейся трагедии в Лондон, там разразился невообразимый скандал. Каким бы высоким ни было положение лорда Раглана, ему все же пришлось дать объяснение по поводу своих действий. И тут лорд выкрутился в истинной британской манере. Главным виновником всего случившегося стал капитан Нолэн, поскольку именно ему фельдмаршал передал приказ на словах, добавив при этом: «Если возможно». Дивизионный генерал Лекэн под присягой подтвердил, что этих слов он не слышал, а сам капитан Нолэн был убит, поскольку по своему личному желанию принял участие в этой злополучной атаке.
С тех пор у британской аристократии сражение при Балаклаве считается самым траурным днем и одновременно самым почетным сражением в Восточной войне, ибо выжившие кавалеристы с гордостью рассказывали своим высоким потомкам, как славно они сражались с ордами диких и ужасных казаков, которым так и не удалось сломить силу британских героев.
Удача под Балаклавой, героизм и стойкость Севастополя окрылили всю страну. Письма, полученные из Севастополя и Бахчисарая, в которых описывались военные действия, перечитывались и пересказывались многократно. По указанию императора некоторые из них печатались в столичных газетах и тем самым публично восхваляли деяния солдат и офицеров. Особенно было популярно письмо корнета Струева о том, как донские казаки по пятьдесят рублей продавали перекупщикам племенных рысаков, пойманных ими под Балаклавой и оставшихся после знаменитой атаки английской кавалерии. Столичная публика хорошо знала, что минимальная цена таких лошадей составляла шестьсот рублей.
Однако, как ни радостны были эти известия, Нахимов, возглавивший оборону города после смерти Корнилова, прекрасно понимал, что противник просто обязан предпринять штурм города до наступления морозов. Это подсказывал здравый смысл, это подтверждали данные разведки. Она доносила, что поток транспортных кораблей в Камышовую бухту, занятую французами, непрерывно нарастал, тогда как число кораблей, посетивших Балаклаву, резко сократилось.
Окончательно прояснить ситуацию удалось с помощью языка, которого привели «охотники» после трех ночей непрерывных поисков. Интендант первого ранга мсье Жюно, взятый возле офицерского нужника, был до смерти напуган действиями ночных гостей и потому рассказал все, что только знал. Выяснилось, что император Наполеон непрерывно шлет генералу Канроберу письма с требованиями до наступления холодов штурмовать Севастополь. Экспедиционный корпус оказался полностью неготовым к зимовке, организация которой ляжет тяжким бременем на французскую казну.
– И что же говорит генерал Канробер? – спросил интенданта Ардатов, в чьем присутствии проводился допрос.
– Не знаю, – честно признался Жюно. – С генералом по этому поводу мне общаться не пришлось. А вот господин Боске заявил, что война в представлении генералов, сидящих в Париже, совершенно отлична от той, что идет здесь.
– От чего больше страдает ваша армия? От голода, холода или наших пуль? – поинтересовался Ардатов.
– В первую очередь от болезней, господин генерал. С чумой наши лекари научились справляться, а вот дизентерия косит всех наповал. Все лазареты переполнены больными, число которых множится с каждым днем.
– Помогают ли вам местные татары?
– Да, господин генерал, помогают, но не в той мере, как нам бы того хотелось. Пригоняют баранов и коней, но слишком мало. Они запуганы каким-то русским генералом, который обещал их всех выселить за непослушание, – изливал душу Жюно.
– Видно, они не столь сильно запуганы, если помогают вам, – произнес Ардатов, делая пометку в своей записной книжке.
Как только подозрения о новом штурме подтвердились, Нахимов отправил Меншикову письмо с просьбой предпринять решительные действия, если не для разгрома противника, то для срыва его планов относительно Севастополя. С аналогичной просьбой к светлейшему князю обращался и граф Ардатов, полностью согласный с мнением Нахимова. Наконец и сам император, желая подтолкнуть светлейшего князя к действиям, прислал в его ставку нового начальника штаба полковника Попова. Николай лично выбрал этого человека из числа офицеров, подававших, по мнению императора, особые надежды. Перед отъездом в Крым он принял Попова и после обстоятельной беседы благословил на ратные подвиги, пожав полковнику руку.
Обласканный столь высоким вниманием, сразу по прибытии Попов предложил план наступления, который должен был заставить союзников снять осаду Севастополя. Его главной целью были англичане, чья общая численность составляла всего двадцать три тысячи человек и чей лагерь располагался далеко в стороне от лагеря французов. Кроме этого, британские силы были разделены на несколько отрядов, что позволяло разбить их по частям, используя численное превосходство русских войск.
План был очень неплох, и в случае его успеха, оставшись одни, французы были вынуждены думать больше об эвакуации, чем об осаде. После успеха под Балаклавой все русские генералы были уверены в успехе дела и рвались в бой. Все, кроме светлейшего князя. Появление возле себя Попова и его энергичные действия были восприняты Меншиковым как скрытая угроза благополучию его персоны, и потому светлейший сделал все, чтобы план «столичного выскочки» потерпел фиаско.
После недолгого раздумья командовать войсками князь поручил генералу от инфантерии Петру Андреевичу Данненбергу, от которого с легким сердцем избавился как Петербург, так и командующий Дунайской армией Горчаков, приславший генерала Меншикову вместе с двумя дивизиями подкрепления.
Сам Данненберг был человеком, который пунктуально выполняет полученное от начальства предписание и не проявляет инициативы, считая ее совершенно ненужной и вредной в военном деле. Будь в это время в Бахчисарае Ардатов, он, конечно, смог бы опротестовать решение князя назначить командующим операцией человека, благодаря нерешительности которого русские войска год назад проиграл битву при Ольтенице. Однако все это время Ардатов оставался в Севастополе, считая себя не вправе покинуть осажденный город. О назначении Данненберга он узнал только за день до наступления, когда прибывший в город Петр Андреевич вместо того, чтобы на месте изучить поле предстоящего сражения, стал усиленно наносить визиты севастопольскому начальству.
