Чтобы нанести внезапный удар по русскому лагерю, войскам союзников нужно было перейти топкие берега ручья и наступать широким строем, имея по бокам два высоких вытянутых холма. Эти природные образования нисколько не могли препятствовать проходу большого войска, но не позволяли совершить фланговый обход. А значит, тот из противников, кто занял бы их первым, обеспечил бы себе хорошую фору в предстоящем сражении.
И этими первыми стали русские солдаты. По приказу Ардатова уже с первыми лучами солнца они заняли прилегающие к ручью холмы. Быстро оценив всю значимость этих высот, Михаил Павлович приказал установить на них все имеющиеся артиллерийские орудия. Солнце еще не успело высоко подняться над горизонтом, а русские уже вкатили на верхушки холмов артиллерию и принялись торопливо окапываться. Дорога была каждая минута.
Противник, впрочем, подарил воинам Ардатова целых тридцать пять минут. Причинами подобной щедрости были чисто европейская пунктуальность и соблюдение солдатских прав. После длительного ночного марш-броска от места высадки до берегов Али-бей-су английским и французским солдатам потребовался отдых, а заодно и плотный завтрак. Как ни спешил командир сводного соединения генерал-майор Фельтон напасть на русский лагерь, но был вынужден пойти навстречу своим подчиненным.
Благодаря столь любезно предоставленной противником временной форе, русские пехотинцы успели возвести перед своими орудиями земляные брустверы и выставить дозорных. Они-то и заметили первыми приближение противника и известили остальных громким барабанным боем.
Едва только рокот боевых барабанов достиг ушей основных сил русского воинства, все оно моментально пришло в движение. Следуя установленной графом диспозиции, вперед выступили стрелки, вооруженные прусскими винтовками. Отправляясь в экспедицию на Босфор, Ардатов, конечно, не мог полностью лишить защитников Севастополя столь мощного оружия. Прекрасно отдавая себе отчет, что десант на Босфор может закончиться неудачей, он взял с собой только половину запаса винтовок.
Не мудрствуя лукаво, Михаил Павлович вновь сделал ставку на рассыпной строй, уже дважды приносивший графу победу. Остальные батальоны, имевшие обычное стрелковое вооружение, Ардатов построил сзади, поровну поделив их между собой и генералом Муравьевым.
– Тебе, Матвей Федорович, я поручаю левый фланг вместе с артиллерией Козьего холма
[2]. Сам же я встану на правом фланге. Это наиболее удобное место для удара, и потому, скорей всего, основное сражение будет здесь. Поэтому две трети нашей скудной артиллерии я приказал поместить на Лысый холм. С ее помощью, думаю, остановим мы неприятеля, а затем погоним его к стамбульским стенам. Все ясно?
– Так точно, ваше превосходительство, – коротко ответил Муравьев.
– Ну, если все ясно, тогда – с Богом! Ты прости меня, Матвей Федорович, если что было не так, – сказал своему собеседнику Ардатов, глянув ему в глаза.
– И ты меня прости, Михаил Павлович, – молвил в ответ Муравьев. Оба генерала обнялись, а потом двинулись к своим войскам, не глядя друг на друга.
Обдумывая предполагаемую диспозицию вражеского войска, Ардатов рассчитывал, что против него будет брошена самая ударная часть сил коалиции – англофранцузские соединения. Однако на этот раз Михаил Павлович ошибся. Все происходило не так, как он себе представлял.
По приказанию генерала Фельтона на правый фланг русских были брошены исключительно турецкие подразделения, тогда как англичане и французы наступали против генерала Муравьева. Но и здесь британский генерал собирался воевать чужими руками, выставив впереди своих солдат солидный турецкий заслон.
Обнаружив присутствие русских, неприятель стал медленно и неторопливо сближаться с ними. Как и Ардатов, Фельтон сразу оценил важность положения Козьего холма и приказал двум ротам французских зуавов немедленно занять его. Наличие на вершине холма нескольких русских пушек ничуть не смутило англичанина. Склоны были пологими, что не представляло большого препятствия для атакующих.
Под громкий бой барабанов, развернувшись широким строем, алжирские стрелки устремились в атаку, вдвое превосходя своей численностью русских воинов, засевших на вершине холме. Не дойдя до позиции противника четырехсот шагов, зуавы по команде своих офицеров остановились и дали первый залп.
Если бы это было год назад под Альмой, наверняка вся орудийная прислуга батареи была бы уже выбита дальним штуцерным огнем, однако прошедший год очень многому научил русских воинов. Едва только вражеские ряды застыли, приготовившись к залпу по приказу своего командира, как все пушкари дружно укрылись за невысокими брустверами.
Назначая комендантом Козьего холма поручика Юрия Шервинского, Михаил Павлович был уверен в способностях своего выдвиженца и не ошибся. Зная убойную силу вражеских ружей, поручик решил сберечь своих артиллеристов для последующего боя и оказался прав. Продолжая нарушать привычные традиции ведения встречного боя, Шервинский приказал солдатам отрыть траншеи и соорудить высокий бруствер. Очень многие из солдат глухо ворчали по поводу «глупой забавы» своего командира, усиленно работая лопатой и кайлом, однако начавшийся бой моментально изменил их мнение. Надежно укрывшись за брустверами, они могли вести прицельный огонь по плотным рядам наступающих зуавов, и каждый их выстрел бил в цель.
Наличие у противника глубоких траншей, вырытых по всем правилам оборонительного искусства, было не единственным неприятным сюрпризом для союзников. По приказу графа Ардатова вся пехота, прикрывающая артиллерийские батареи, была вооружена исключительно штуцерами. Поэтому засевшие на холме русские солдаты могли отвечать врагу полноценным огнем, залпом на залп.
Так, обмениваясь выстрелами с русскими, зуавы приблизились к дистанции в сто шагов. А там уж в дело вступили изнывавшие от бездействия пушкари. Подпустив врага на расстояние в девяносто шагов, они обрушили на неприятеля град картечи и бомб, заранее заложенных в стволы пушек.
Огненный смерч пронесся по рядам имперских стрелков, стремительно образуя ужасные бреши в их плотном строе. Не успели французские солдаты прийти в себя от залпа русской артиллерии, как по ним загрохотали ружейные выстрелы пехотинцев поручика Шервинского. Единый строй французской пехоты полностью раскололся. Раненые, забрызганные кровью зуавы лежали вперемешку с убитыми и умирающими собратьями, громко изрыгая проклятья в адрес врагов.
Будь на месте алжирцев французы, они бы наверняка замешкались, и скорее всего атака на холм была бы отбита. Но у знойных детей далекой Африки был иной менталитет, и, не обращая никакого внимания на кровь и смерть, они бросились на штурм русского укрепления.
В том ужасном гортанном звуке, который вырывался из глоток бегущих на холм зуавов, не было ничего похожего на привычный для французских солдат клич «Вив ле император!». Потеряв общий строй и лишившись командования, они упрямо бежали в атаку, желая во что бы то ни стало выполнить приказ своего командира, бригадного генерала Мирабо. Жестокие от рождения и мало ценившие свою жизнь или жизнь других людей, алжирцы страстно желали выслужиться перед могучим императором и получить пропуск в новую жизнь, обещанную им от его имени.
