В этот день, собрав все свои силы в единый кулак, противник со всего маху ударил по защитникам Севастополя ровно в пять часов утра. В один миг мирно спящий город буквально утонул в огромном облаке дыма, образовавшемся от пушечных выстрелов и разрывов вражеских бомб. Взошедшее на горизонте солнце порой не могло полностью пробиться сквозь эту ужасную пелену, и тогда Севастополь погружался в гнетущую темноту.
Громовые залпы первых отдельных выстрелов быстро сменялись беспрерывным гулом орудий, который продолжался дальше с неослабевающей силой. Вначале огонь осадных батарей был обращен преимущественно на Городскую сторону, против Четвертого и Пятого бастионов. Вражеская бомбардировка продлилась до двух часов дня, после чего неприятель сосредоточил свой огонь на левом фланге севастопольской обороны, ударяя главным образом по Малахову кургану и по Второму бастиону.
Ярость и непрерывность этого обстрела была такова, что защитникам севастопольских бастионов казалось, будто ад разверзся вокруг них. Сплошным потоком на русские укрепления падали ядра, бомбы, гранатная картечь и ружейные пули, сея смерть и страдания в рядах защитников бастионов. Весь этот кошмар продолжался больше двух с половиной часов, после чего все повторилось вновь. В течение трех часов мортирные батареи противника методично разрушали укрепления Городской стороны, чтобы потом вернуться к бомбардировке Малахова кургана и Второго бастиона. Иногда эта ужасная канонада прекращалась, так как враги рассчитывали, что в такие паузы русские в ожидании штурма сосредоточат войска на бастионах, после чего неприятель вновь принимался обстреливать их с еще большею силой.
Также шел интенсивный обстрел и самого Севастополя, Большой и Южной бухт. Из-за этого в черте города возникло несколько пожаров, с которыми с большим трудом удалось справиться, исключительно благодаря мужеству горожан. Был уже вечер, когда одна из бомб противника упала на стоявший у северного берега Большой бухты военный транспорт «Березань», взрыв вызвал пожар на борту. Все усилия экипажа потушить огонь оказались неудачными. К тому же сорванное волной судно стало двигаться к недавно наведенному мосту через бухту, грозя поджечь и его. Желая спасти сооружение, ближайшие корабли открыли огонь по транспорту, и выпущенные ими ядра разнесли в щепки борт обреченного корабля. Однако полученных пробоин оказалось недостаточно, чтобы его потопить. Завалившись на один бок, «Березань» еще долго горела в ночи, освещая огнем своего пожара бухту и оба берега.
Продолжая основательно расшатывать русскую оборону, с рассвета 6 сентября французы и англичане с новой силой обрушили мощь своей артиллерии на укрепления Севастополя. Артиллерийский огонь, подобно хищному животному, то вгрызался в израненные бастионы города, то обманчиво отступал прочь, чтобы затем с удвоенной силой броситься на потерявшую бдительность жертву.
Русские батареи по возможности отвечали неприятелю. Все, кроме Малахова кургана и Второго бастиона, чьи орудия уже через час после рассвета были приведены к молчанию. Бруствер передней батареи Корниловского бастиона от многочисленных попаданий вражеских бомб был почти полностью срыт, а неглубокий ров во многих местах осыпался.
От ядер противника, непрерывно падавших на бастион, несколько раз загорались туры, что в конце концов привело к возгоранию туровой одежды порохового погреба. Заметив на Малаховом кургане дым, неприятель немедленно стал обстреливать это место навесным огнем из мортир. Создалась реальная угроза взрыва порохового погреба, но самоотверженные саперы и рабочие Замостского полка под начальством прапорщика Ножкина полностью устранили эту угрозу.
Не обращая внимания на вражеские пули, ядра и картечь, люди с остервенением забрасывали огонь землей, каменной крошкой, сбивали пламя шинелями и, позабыв обо всем, гасили его языки голыми руками. Сам прапорщик был серьезно ранен в руку, погибло около тридцати нижних чинов, но люди все же отстояли от огня погреб, где в этот момент находилось огромное количество пороха. Так сражались севастопольцы, и никто из них не думал, что совершает что-то героическое.
Ардатов приехал в Севастополь вечером 6 сентября, в полной уверенности, что утром 7-го французы непременно атакуют наши позиции. По этой причине в течение всей ночи к переднему краю стали стягивать войска, однако генерал Пелисье преподнес защитникам Севастополя очередной сюрприз. Осматривая в подзорную трубу истерзанные фасы Малахова курганы и Второго бастиона, генерал пришел к выводу, что укрепления врага еще недостаточно разрушены.
Получив жестокий щелчок по носу в июне, когда генерал ошибочно посчитал, что русские батареи приведены к полному молчанию, теперь Пелисье собирался действовать наверняка.
– Я желаю, чтобы на момент штурма ни одна пушка этого проклятого кургана не могла выстрелить по моим солдатам. Поэтому пусть наши артиллеристы проутюжат его еще один день, а если понадобится, то пусть стреляют и четыре, и пять дней. Терпения и пороху у меня не занимать, – сказал «африканец» своим генералам, когда на военном совете встал вопрос о начале штурма Севастополя.
Опасаясь возможной утечки информации, Пелисье свято хранил в тайне свои планы, даже от самых близких подчиненных. Кроме того, он не желал расслаблять своих солдат указанием точной даты наступления, требуя от них постоянной готовности к скорой атаке.
Не имея возможности разгадать планы врага, Ардатов возлагал всю свою надежду на дозорные секреты, выставляемые впереди русских позиций.
– Вы уж, братцы, постарайтесь на славу, – говорил граф дозорным, которым предстояло заступить в караул перед Вторым бастионом и Малаховым курганом. – Сейчас у нас вся надежда на ваши глаза и уши. Точно знаем, что супостаты должны напасть на Севастополь, но вот когда это будет, неизвестно. Так же точно знаем, что будут наступать на Корниловский и Второй бастионы. К ним ближе всех подходят вражеские траншеи, и по ним больше всех ведется огонь из этих траншей и батарей. Помните, что от вашего внимания зависят жизни ваших товарищей. Подадите сигнал о штурме, и мы будем подтягивать к передовой главные силы. Ошибетесь, и многие из ваших братьев погибнут зазря от вражеских пуль и бомб, стоя в ожидании возможной атаки. Знайте, тех, кто вовремя известит о приготовлении врага к штурму, я награжу по-царски. Пусть просят чего захотят.
Радостный блеск в глазах солдат, которые хорошо знали, чего стоит слово Ардатова, был лучшим ответом графу на его слова.
– Не беспокойтесь, ваше превосходительство, умрем, а дело сделаем, – браво заверили его разведчики, и, повернувшись через левое плечо, устремились к передовой, где по-прежнему грохотала вражеская артиллерия.
Наставляя пластунов перед выходом, Михаил Павлович тоже не скупился на обещания. Он был подобен стрелку, который имел право только на один-единственный выстрел. А в этой войне слишком многое зависело от настроя людей, от того, отстоят севастопольцы свой город или нет.
Всю эту ночь граф провел на Корабельной стороне, находясь в тревожном ожидании скорого штурма. Чем ближе было утро, тем сильнее становилось его напряжение. В каждом стуке копыт, в каждом протяжном крике чудились ему сигналы тревоги, однако все было обманом. Наступил рассвет, выглянуло солнце, а тайные дозоры не подавали сигналов. «Уснули они там, что ли?» – раздраженно думал Ардатов и тут же одергивал себя: надо подождать, надо дождаться известий от пластунов.
