С тех пор монгольфьер улучшали и модернизировали, но на военную службу так и не призвали. В условиях быстрого перемещения войск воздушный шар был абсолютно бесполезен даже как разведчик, и потому по прошествии времени он превратился в забавную игрушку для развлечения публики на ярмарках, в необычный аттракцион.
Как раз на одной из таких ярмарок в Европе граф Ардатов и совершил свой подъем в небо, оставивший в его душе незабываемые впечатления. Восторг, впрочем, не помешал ему трезво оценить полезные свойства воздушного шара, который был неоценимым помощником в нынешней позиционной войне. Проанализировав, как много времени обычно теряется при доставке донесения в штаб и отправке нужного приказа из штаба, Ардатов без всякого колебания вписал его в число закупаемого в Пруссии военного снаряжения.
И вот теперь поручик Томич висел в гондоле над Федюхиными высотами, прочно привязанной крепким канатом к вороту, стоящему на земле. Поднятый в воздух около часа назад, офицер прекрасно обозревал всю округу, которая была перед ним как на ладони.
Осторожно опершись на плетеный борт корзины, поручик хорошо видел и расположение вражеского войска, и действия русских соединений. Время от времени, не доверяя остроте своего зрения, Томич прикладывал к глазам подзорную трубу, с помощью которой он контролировал склоны Сапун-горы, пытаясь заметить приближение к месту боя подкрепления из основного лагеря союзников.
Там пока еще было тихо, и потому офицер с большим интересом наблюдал, как пушки генерала Шевелева разносили в пух и прах позиции французов у Трактирного моста. Заняв удачную позицию, русские артиллеристы в короткий срок выбили почти половину французского отряда, оборонявшего укрепления перед мостом. Так что солдаты Московского полка без особых потерь смогли захватить эту переправу через Черную речку.
Командующий обороной Федюхиных высот генерал Гербильон не стал пытаться отбивать мост обратно, расчетливо полагая, что теперь русские бросятся штурмовать центральную высоту, а там-то французские пушкари и стрелки посчитаются с ними за все.
Ведь сама матушка природа позаботилась об этом, сделав горные склоны, обращенные в сторону русских обрывистыми и крутыми, а те, что обращены к французскому лагерю, – пологими и плавными. Кроме пушек, установленных на самой ее макушке, центральная высота была опоясана несколькими рядами траншей, куда уже густо набились французские стрелки, вооруженные исключительно штуцерами.
Все они с нетерпением ожидали того момента, когда, построившись в штурмовую колонну, войска генерала Липранди бросятся в атаку на неприступные кручи. Канониры уже вбили в жерла своих пушек заряды картечи, стрелки азартно водили стволами ружей в поисках цели, но русские почему-то не спешили подставлять свои головы под свинцовые гостинцы. Выстроившись в шеренги, они сначала ждали, пока через реку переправятся пушки, потом их зарядные ящики, а потом они словно и вовсе потеряли к сражению всякий интерес, застыв у подножия высоты подобно оловянным солдатикам.
Пока Липранди проводил возле Трактирного моста имитацию скорого штурма, соединения генерала Попова атаковали Гасфорт. Сардинцы, только что разбитые в бою за Телеграфную гору, испытывали сильный страх перед противником и потому не оказали атакующим русским серьезного сопротивления. Лишь только Калужский полк пошел в атаку, как итальянцы стали покидать свои позиции, даже не пытаясь дать отпор неприятелю. Генерал Ла-Мармор ничего не мог сделать со своими солдатами и был вынужден отступить к Балаклаве, откуда уже выступил корпус Али-паши вместе с британской кавалерией генерала Скарлетта.
Тем временем сражение у Инкермана шло своим чередом. Было уже около восьми часов утра, когда, стремясь отбросить врага с плато, против русских выступила дивизия Кордингтона, переброшенная Симпсоном от Килен-балки. Вместе с ней из британского лагеря выступила бригада Камерона. По своей численности она заметно превосходила отряд полковника Штольца, прикрывавшего тыл штурмовой колонны генерала Реада. После выхода на плато Инкермана бригада двинулась к Федюхиным высотам, собираясь атаковать позиции врага с тыла.
Планируя сражение, Ардатов изначально считал своей главной задачей уничтожение французов, засевших на Федюхиных высотах. Поэтому, добившись первого успеха, он направил все свои основные силы не на английский лагерь, как это сделал в прошлом году Данненберг, а двинул их на позиции Гербильона. Штольц со своими батальонами должен был перекрыть дорогу к высотам и не давать союзникам направлять подкрепления друг другу.
Положение русского заслона было очень непростым, учитывая то, с какими силами ему предстояло сражаться без поддержки. Драматизм ситуации был в том, что пушки, обещанные полковнику Ардатовым, не успевали подойти, застряв где-то по дороге.
Первыми сбросить с дороги бородинцев попыталась дивизия Камерона. С развернутыми знаменами и гудящими волынками двигались плотно сомкнутыми рядами дети гор на стрелков Штольца, настроенные задать им жестокую трепку, как это было при Балаклаве. Всем запомнилась «тонкая красная линия» шотландцев, готовых остановить напор «русских медведей» и проявлявших при этом чудеса мужества и самопожертвования.
По мере приближения к неприятелю шотландцы испытывали все большее удивление. Вместо привычного построения в каре или шеренгу русские встречали их тремя разрозненными цепями. Солдаты заднего ряда стояли в полный рост, второй ряд изготовился к бою, опершись на одно колено. Что же касается третьего, переднего ряда, то его солдаты вообще лежали на земле, что изумило противника.
Казалось, что опрокинуть подобное построение не составит большого труда. Оценив расстояние до вражеских шеренг, генерал Камерон приказал открыть огонь по врагу в тот момент, когда до него останется двести метров. Приказ генерала моментально был принят к исполнению. Выставив вперед штыки, четко отбивая шаг, шотландские солдаты шли навстречу своей судьбе, не подозревая, какой коварный сюрприз их ждет.
Как только солдаты приблизились на триста метров к противнику, дым окутал русские стрелковые цепи. Прогремел залп, которого шотландцы не ждали так рано, ведь расстояние было слишком большим. С громкими стонами в передних рядах стали падать раненые и убитые. Но закаленные в боях славные горцы только плотнее смыкали ряды и продолжали исполнять полученный от командира приказ.
Наличие у русских столь большого числа штуцеров несколько насторожило Камерона, однако отданный приказ он не отменил. Шотландцы продолжали движение вперед, и тут произошло нечто невероятное. Русские стрелки внезапно произвели новый залп, затем без всякого перерыва второй, третий, четвертый, что казалось совершенно невозможным. Камерон отказывался верить своим глазам, но вид падающих на землю после каждого залпа солдат заставил его поверить.
Отныне каждый шаг вперед шотландцы оплачивали пролитой кровью, ибо каждая выпущенная стрелками Штольца пуля находила свою цель в их плотных рядах. В эти минуты солдаты Камерона испытывали такое же чувство горести и злости, что и русские пехотинце на Альме, под Балаклавой, под Инкерманом, когда они гибли, не имея возможности ответить огнем на огонь.
