Когда рассвело, я уже спал, но тут прозвучал звонок: Взор среагировал на нарушение охранного контура. А, да, когда дальность работы сканера перешла черту в семьсот метров, открылась вторая из пяти опций. Я же говорю, тут всё логично построено. Значит, следующая откроется на полутора тысячах или на двух. Так вот, открывшаяся опция оказалась «Сигнальной сетью». Настройка проста: в пределах дальности работы Взора задаёшь размер территории, которую хочешь взять под охрану, и активируешь опцию. Пересекли контур – идёт сигнал. Причём сканер может определять, кто пересёк контур: на мелкую живность не сработает, только на людей и опасных зверей. У меня стоял на двести метров. Вот и сработал.
Проспал я к тому времени всего два часа. Поэтому, зевая, сел и всмотрелся, кто там мне дневать мешает. Похоже, наши, по оружию вижу, хотя несколько единиц было и немецких – видимо, трофеи. Сам я в гражданской одежде был, она уже слегка поистрепалась, но была чистой, стирал я её часто. На поясе – ремень немецкий, кобура с вальтером, подсумки с магазинами к МП-40, нож-тесак, пара немецких гранат, фляга. Ранец немецкий при мне, не пустой. Я был похож на партизана, а по сути, им и являлся: я же не военнослужащий, по конституции воевать с врагом не имею права, но раз долг зовёт – воюю. Я тут подумал: группа небольшая, три десятка, двоих на носилках несли. Может, стоит присоединиться? Так и выйду к нашим, легализуюсь.
Хотя, с другой стороны, никто не знал, что я на оккупированных территориях оказался. Точнее, мало кто знал. Так что, выбравшись, можно тишком добраться до Москвы и там уже заняться собой, своим обустройством. Ту же квартиру получить, пусть небольшую, но желательно со всеми удобствами и отдельную. Можно и так сделать, но, думаю, не стоит. Мне же нужно как-то легализовать трофеи, а раз я не был на оккупированных территориях, так откуда они? Значит, присоединяемся. Я вообще при прорыве к нашим планирую награду заработать. Орден мне очень серьёзно в легализации поможет, особенно в столице. Нужно этим воспользоваться, пока они не обесценились. Это потом, при наступлении, после сорок третьего, их будут давать любому, даже за то, что просто рядом с командиром стоял и морально его поддерживал. И до такого маразма дойдёт.
Спал я в палатке. Место неудачное попалось: болото рядом, комаров много. Поставил её, бросил шкуру медвежью (привык на ней спать), сверху одеяло на себя натянул, ну и подушку под голову. Вот так и спал обычно. Сейчас же я быстро оделся, оружие на себя, палатку убрал и скорым шагом направился наперерез группе окруженцев. До наших немало топать, несколько сотен километров, те уже под Могилёвом, но ничего, думаю, справимся. Я вот не раз на посыльном мотоцикле под видом немца в форме ефрейтора вермахта катался по дорогам, пристраиваясь к колоннам, и никто особого внимания не обращал. Сотен пять километров так намотал, а тут что, не справимся? Угоним пару грузовиков и сократим себе путь до наших. Тут, главное, с командиром сговориться. Не сговорюсь с этим – договорюсь с другим. Вот так, встав у них на пути (вроде вокруг больше никого), я и заявил достаточно громко:
– Стой! Стрелять буду!
Стрелять по мне не стали, даже от неожиданности. Видимо, то, что я говорю на русском языке, их немного успокоило, потому как почти сразу услышал ответный окрик:
– Кто такой?
– Гражданин Советского Союза. Партизаню тут понемногу в одиночку.
– Выходи, поговорим.
– А вы стрелять не будете?
– Это ты нас пугал. Выходи.
В общем, я вышел, прижимая к боку локтем автомат, чтобы не качался. Осмотрев окруженцев, сразу понял, что тут сборная солянка, даже двое танкистов были, три лётчика и два пограничника. Остальные из стрелков и артиллеристов. Ан нет, вот один боец НКВД и военврач стоят рядом. Две женщины, медики, рядом с военврачом идут, там же носилки с ранеными. Три командира было, военврача я не считаю. Пожилой капитан-артиллерист, кавказских кровей, это с ним мы перекликались, старлей-стрелок и младший лейтенант, тоже артиллерист. Подойдя, я поздоровался:
– Доброго утра.
– Партизан, значит? – спросил капитан, осмотрев меня с ног до головы.
– Партизан. Вчера мину поставил на дороге, грузовик подорвался, сегодня склад поджёг ночью. Бывший наш, сейчас его уже немцы охраняют. Больше двух десятков немецких солдат перебил за два последних дня и трёх офицеров. Сейчас направляюсь к нашим. Далеко идти, немцы Могилёв в осаду взяли. Уже больше десяти дней как. В окружении наши держатся.
– Брешешь! – воскликнул капитан.
– Сам сводку Совинформбюро слышал. Минск пал ещё двадцать восьмого июня, это мы тут в котле варимся.
– Где ты сводку слышал? – насторожился капитан.
– Тут штаб дивизии неподалёку стоял, там рация работала. Дивизия уже снялась и на прорыв пошла.
– А ты чего?
– Толпой на пулемёты? Нет уж, спасибо. Тем более я не военнослужащий. Мне всего восемнадцать лет, я лучше тихой сапой проберусь между немецких постов и пойду к нашим.
– А сможешь пробраться?
– Пф, – только с презрением фыркнул я на такой глупый вопрос, – легко. Я тут с боевыми интендантами по немецким тылам две недели бегал, творил что хотел, немцы меня поймать не могли. Тут тем более не поймают.
– А нас провести сможешь? – спросил капитан с надеждой.
– Честно говоря, это сложно. Одно дело – одному, другое – такую толпу вести. Хотя да, смогу. Я возьмусь вас провести, если только будете слушаться меня, что и как делать. Вы, товарищ капитан, – командир, тут сомнений нет, а я проводником буду, проводников слушать требуется.
Пока мы общались, остальные устроились на отдых, упали там, где стояли. Было видно, что люди вымотались: похоже, они ещё часть ночи шли, возможно, с вечера. Мы тоже присели на мох, и капитан сказал:
– Возражений не имею. Проводник нам нужен. Мы тут полночи вокруг болота ходим, никак обойти не можем, вымотались все.
– Да, болото тут глубокое. Я в него немцев заманить хотел, жаль, не утопли. Однако пара тропок через него есть, можно сократить путь.
– Какой, вообще, план? Я артиллерист, по таким делам не сведущ, а ты, вижу, бывалый.
– Это точно, боевые интенданты меня натренировали хорошо за эти две недели.
– Кстати, что за интенданты такие, не пойму?
– О-о-о. Это просто звери, как боевые хомячки, – сказал я, протянув. Заметив, что вокруг меня начинают собираться бойцы, поставив двоих на охрану стоянки, я продолжил: – Знаете, раньше я мечтал стать танкистом, ну или лётчиком. Хотя понимал, что лётчиком мне не стать никогда. Здоровьем я крепок, но у меня аэрофобия.
– Это что? – спросил один из бойцов.
– Боязнь высоты в острой форме, – пояснил я, и ничуть не шутил, для меня перелёты по разным странам в прошлом теле были мучением, я никогда не брал места у окон, потому и увлёкся йогой и медитацией, это помогало. – Так вот, раньше я мечтал получить такую известную профессию, но когда началась война, и я повстречал боевую группу интендантов, я влюбился в них. Я хочу стать интендантом, и когда меня призовут, а я думаю, порог для призывников снизят, скоро и восемнадцатилетних призывать будут, то я точно пойду по пути интендантов. Не тыловиков, а боевых. То, что начнётся война, я знал, за два дня узнал, двадцатого, ещё в Минске от генералов слышал. Решил к границе поближе перебраться, интересно же, как наши вломят немцам. В Белостоке на железнодорожной станции митинг был, майор один убеждал людей, что войны не будет, ну я и вылез, взял слово…
