* * *
Повернувшись на кровати, я ударил по кнопке будильника, заставив его замолчать, и потянулся. Встал и прошёл в ванную. В зеркале отобразилось пятнисто-жёлтое чудо. Синяки и опухоль почти сошли, но всё же вид был так себе. Я получил отпуск по болезни (это так записали), и уже неделю как отдыхаю. За эту неделю я передал нашим всю технику, даже трофеи ушли, особенно были рады полевым кухням, немецкие в пехоту передали. Пока шла передача техники, я ночевал в госпитале, в своей палате: утром уезжал, вечером приезжал. Анна за мной ухаживала, сиделкой стала. Чёрт, похоже, я влюбился, окончательно и бесповоротно. Когда закончил передачу, вернулся в квартиру и вот уже вторую неделю живу дома. Да, сегодня седьмое сентября.
О случае с милиционерами все забыли, и я не стал напоминать. Хотя тех, кто уничтожил отдел, ищут до сих пор, меня не трогают. Да и какой спрос, если я без сознания был? В квартире внизу уже новый управдом появился, с семьёй. Бдит. Точно, на органы работает. Анна ко мне и сюда бегает, ухаживает, комплект ключей у неё теперь свой. Как я ни пытаюсь перейти к более серьёзным отношениям, она ни в какую, дальше поглаживаний и поцелуев дело не идёт. Мне достаточно ясно дали понять, что пока кольца на пальце не будет, ничего больше я не получу. Это шантаж. Пока думаю. После шести браков не хочу новых разочарований.
Думаю, следователи уверены, что отдел уничтожили мои знакомые, боевые интенданты. Да не думаю, знаю: внаглую подслушал. Однако им запретили меня трогать, тем более я лично в этом не виноват, алиби имею. На то, что это боевые интенданты сделали, я сам намекнул. Ведь по логике мои награды, документы, табельное оружие – всё сгорело в райотделе. А я уже на следующий день вернул свои награды на новенькую форму, да и кобура не пустая, и про документы сообщил, что восстанавливать не придется, мне их вернули. Адъютант маршала тогда как бы между прочим поинтересовался, откуда они у меня, я и ответил, что парни вернули. Больше мы к этой теме не возвращались.
С вручением награды в Кремле пока пролёт. Маршал сказал, что пока лицо не восстановится, появляться там не стоит. Но награждён буду, всё уже оформлено, осталось только вручить. Корпус мой уже практически полностью сформирован, сейчас учения идут, обучение, скоро на фронт отправят, и я с ним. Сам я числюсь в отделе снабжения корпуса, нас там трое сотрудников (начальник Рыбин и двое подчинённых) и писарь. Один из сотрудников – я, но я пока филоню по уважительной причине. А так дивизии полнокровными стали, в том числе и танковая, вооружение по штату. Да и отдельные подразделения тоже сформированы. Похоже, большая часть того, что я передал, пошло на корпус. Дополнительно смогли сформировать ещё два танковых полка, оба уже на фронт отправлены. Сейчас части формируют по военным штатам, которые только недавно вводить начали, а не по довоенным, так что хватило.
Из моих самолётов был сформирован авиакорпус, он только вчера отбыл на Ленинградский фронт. А вот истребительный авиационный полк в нашем корпусе остался, обещание своё Шапошников держит. Пообщавшись с нашим комиссаром, который получил звание бригадного комиссара (это уже генерал по факту), описал ему ситуацию с комсомольским билетом и корочками кандидата в члены партии. Тот быстро собрал комсомольцев и коммунистов, и уже через два дня я получил комсомольский билет и корочки стажёра. Стать коммунистом я должен ещё заслужить.
Про Филатова я помнил, но тот высоко сидит, тронь его – слишком много вони будет. Подожду, когда немцы под Москвой будут, тогда дело обстряпать проще. Странно, что замяли дело с милиционерами. Думаю, под сукно положили, и если понадобится, достанут быстро. Без меня вряд ли обойдутся, ведь я единственная ниточка к тем, кто совершил это якобы злодеяние. Да и опасаются: напали на райотдел в центре столицы, могут атаковать Лубянку или Генштаб. Понятно, что менты сами виноваты и получили за дело, об этом даже Шапошников говорил своим доверенным людям, я подслушал, но мало ли что в голову придёт таким отморозкам, как мои знакомые. В общем, к ним теперь явно относятся с насторожённостью и опаской. Про меня пока забыли: с тех пор, как я всё передал, перестал нужным быть, так и оставили в покое. Из квартиры я редко выхожу, личиком стараюсь не светить.
По поводу «передал всё» я, конечно, несколько преувеличил. Небольшие запасы техники и оружия оставил. Например, оба танка Т-35 и тот Т-28, на котором диверсантов ложного поста уничтожал. Они в списки внесены не были, о них не знают. Как и все запасы продовольствия, которые я на Чёрном море закупил. Кроме танков два новеньких грузовика, ЗИС-5 и полуторка, обе машины с крытым кузовами, а у «захара» ещё автоприцеп. Одна легковушка, ГАЗ-61, тоже новенькая, сохранил её для себя. Из мототехники один мотоцикл-одиночка и тяжёлый М-72. Две танкетки Т-38, обе на ходу и в полном порядке, на каждом по одному пулемёту ДТ. Их я оставил, несмотря на слабую броню и вооружение, только из-за возможности плавать. Они могут преодолевать водоёмы, глядишь, пригодятся. Из техники ещё тяжёлый трактор «Сталинец-65», на всякий случай. Остальное всё отдал.
Из авиации оставил один «шторьх» и два И-16, оба пушечные истребители, их ещё нужно привести в порядок. Из оружия и артиллерии у меня осталась сотня винтовок СВТ, из них десять с оптическими прицелами. Двадцать автоматов ППД, пять ручных пулемётов ДП и два пулемёта Максима. Два крупнокалиберных пулемёта ДШК на пехотных станках и два на зенитных. Ещё одна зенитка счетверённых пулемётов Максима, не на машине, на треноге, и патроны к ним. Двадцать ящиков гранат, в основном оборонительных. Из артиллерии одна сорокапятка и одна 57-миллиметровая противотанковая пушка. И если к сорокапятке у меня был тройной боекомплект, то к этой я ещё не заимел снарядов. Ничего, найду. Больше пушек не было, но имелось два батальонных и два полковых миномёта, к каждому орудию по десять боекомплектов. Тут я не экономил.
Осталась одна немецкая полевая кухня, почти новенькая. Сотня комплектов красноармейской формы, моего размера, столько же сапог и всего носимого снаряжения. Десять комплектов командирской формы, тоже мой размер. Десять комплектов зимней командирской и десять комплектов зимней красноармейской формы, с полушубками, валенками и шапками-ушанками. Это всё было взято со складов у границы, которые наши бросили в начале войны. Две взводные палатки, одна командирская и ещё та, немецкая, которую я у Кобрина взял: с комнатами, буржуйкой внутри и всем оснащением. Было ещё небольшое количество вещей, чтобы обставить палатки, и всё что нужно для комфортной жизни в походе, к примеру, те же ковры.
От интенданта из «Метрополя» я ещё три дня назад избавился: влил в глотку бутылку водки и отправил гулять по ночной Москве; пусть объясняет, где он пропадал. Загруженность Хранилища с тем, что осталось, сейчас составляла семнадцать процентов. Я ведь отдал и авиабомбы, и снаряды к танкам, и топливо, находившееся в бочках. А что из подземных цистерн прямо в Хранилище заливал, авиационный бензин, просто бензин и дизтопливо, это всё со мной. Из семнадцати процентов загруженности Хранилища топливо занимает десять процентов, остальное – вышеперечисленное имущество, из которого две трети – продукты.
Вот этим всем я и занимался последние две недели. В данный момент я разжёг кухонную плиту и поставил чайник. В это время защёлкал замок в прихожей, это пришла Анна. Хм, за ней всё тот же топтун ходит, а за моей квартирой, сменяясь, двое следили. Встретив Анну и чмокнув её в губки, я сообщил:
