– Этот комиссар – друг самого Мехлиса, такого тронь – вонять долго будет, а ты не только тронул, но ещё и сплясал на нём.
– Товарищ маршал, я с ним вообще не общался, он только вопрос про парней задал: существуют они или нет, и всё.
– Сейчас уже не важно. Товарищи из политуправления жаждут твоей крови. Под трибунал, как они того требуют, я тебя отдавать не буду, накажу частным порядком. Для начала сниму одно звание, станешь техником-интендантом второго ранга; всё равно непонятно, как ты своё звание получил. И домашний арест на десять суток. Всё ясно?
– Да, – вздохнув, я встал, вытянувшись.
Обидно, но Шапошников меня слил. Слова про трибунал – это просто слова. Мог отделаться устным предупреждением, без занесения в личное дело, а решил прогнуться под комиссаров. Видимо, есть струнка, за которую они дёргают, и ему приходится плясать под их дудку.
Маршал передал меня своему помощнику в звании генерал-майора автобронетанковых войск, велев с ним решать вопрос передачи обещанного вооружения. Решили. Пришлось изрядно покататься, но за двое суток я всё обещанное передал. Вооружение на одну дивизию, с артсистемами и миномётами, зенитки тоже были; потом на артполк, а в танковый батальон – весь хлам; сорок единиц. КВ не дал. В авиацию передал девять СБ и девять И-16: без аэродромной техники, только сами самолёты, рухлядь, новенькие машины оставил себе. После этого от меня отстали.
Я посетил интендантское управление (мне приказали там появиться), где мне изменили удостоверение; теперь я техник-интендант второго ранга, снял по кубарю из петлиц. Мало того, к себе вызвал комиссар управления и велел сдать корочки кандидата в члены партии. Хорошо, этот хоть не рвал: убрал в сейф и сказал, что если буду хорошо себя вести, получу обратно. Что-то это на дрессуру похоже. Ладно, тумаков дали, а где пряник?
Пряником, видимо, были те самые десять суток ареста. Точнее, отдыха. Кстати, в интендантском управлении я теперь числюсь в резерве. Начальник отдела кадров хотел было меня в войска направить, там сильная нехватка опытных снабженцев, но я сообщил ему о решении Шапошникова, и он сдулся. Приказал мне явиться сразу же, как срок закончится.
Надо сказать, отдыхал я душой и телом. Ну и пусть домашний арест и я дома сижу, зато выспался и отдохнул. В ванне поплескался, час из неё не вылезал, всё горяченькой добавлял. Меня не трогали и не вспоминали аж три дня.
К обеду двадцать девятого октября всё же вспомнили. А у меня большая готовка шла: делал запасы, чтобы в Хранилище убрать, а после можно было в любое время достать и поесть горяченького и свежего. В кастрюле борщ уже доходил, когда позвонили в дверь. Взор опасности не видел, поэтому я открыл дверь и, увидев всё того же посыльного в звании лейтенанта, поинтересовался:
– Какими судьбами?
– Вам приказано явиться в Генштаб.
– И что? – приподнял я бровь.
Тот даже растерялся и повторил:
– Это приказ.
– Давайте, – протянул я руку.
– Приказ устный.
– Тогда идите к чёрту. Я нахожусь под домашним арестом. Пока не будет письменного приказа, я своей камеры не покину. Всего хорошего.
Закрыв дверь, я продолжил варить борщ. На двух сковородах доходили запеканка и тушёная скумбрия. Мне мой первый опыт тушения понравился – объедение. Потом сварю рис и картошку, заправив последнюю сливочным маслом и чесноком, сразу духовитой и вкусной станет. Не зря чеснок второй колбасой называют. Или это сало с чесноком? Да не важно.
Того часа, пока лейтенант отсутствовал, мне хватило, чтобы всё закончить и убрать в Хранилище. Успел даже навернуть тарелку борща со сметаной и проветрить провонявшую рыбой кухню. Сбегал к управдому, пару свежих скумбрий отнёс, хозяйка очень благодарила. Хорошая семья, мне они нравились: единственные, кто, как ни странно, мне не лжёт. Ещё пару рыбин отнёс пожилым соседям, те тоже благодарили.
Когда раздался стук в дверь, я был в ванной и чистил зубы. Подойдя к двери, я открыл её и, не вынимая щётки изо рта, взял протянутый приказ, прочитал и кивнул: мол, сейчас буду. Приказ был подписан секретарём Шапошникова. Интересно, и какого чёрта им от меня нужно? Я вообще-то снабженец, и меня нужно вызывать через моё интендантское управление.
Быстро закончив с чисткой, я умылся и надел парадную форму: если будут ругать, лучше быть в парадной и выглядеть придурковатым молодцом. У снабженцев это постоянное выражение лица: их часто дрючат, вот они и привыкли. Посыльный довёз меня до места, проследил, как дежурный внёс меня в журнал учёта и сдал с рук на руки секретарю маршала, после чего отбыл. У них порядки такие: вдруг я в этом здании заблужусь.
Народу в приёмной хватало; я бы даже сказал, что людей было больше, чем она способна была вместить. Места для сидения мне не хватило, у окна тоже всё было занято, поэтому я встал в сторонке, прислонившись к косяку двери, и так ждал. И снова я самый младший по званию; раньше равнялся старшему лейтенанту, теперь просто лейтенант, старшого сняли. Кубари я не убирал, просто петлицы срезал и новые пришил, в которых по два кубаря: не хотел ходить с отверстием в петлице, внимание привлекает. Зато звание теперь практически соответствовало возрасту.
Ждать пришлось почти полтора часа. Одни командиры заходили и чуть позже выходили, другие получали от секретаря свои бумаги и уходили, а я всё ждал. Приёмная была всё так же полна, и я как стоял, так и стою. В общем, полтора часа стояния сказались: развернувшись, я покинул приёмную и отправился искать уборную, вот приспичило мне отлить. Я уже тут бывал, что где находится, знаю, так что, побывав в кабинете задумчивости, вернулся в приёмную и продолжил ждать. Только через двадцать минут секретарь, бывший майором, разрешил мне войти. Или велел, судя по тону. Пройдя в кабинет, я доложился о приходе и вопросительно посмотрел на маршала, который был один в кабинете.
– Присаживайтесь, товарищ Гусаров. – Я отодвинул стул от стола и сел, после чего маршал продолжил: – Что вы можете мне сказать, товарищ Гусаров?
– М-м-м? Барабулька?
– Не понял?
– Барабульку хочу, копчёную, рыбка такая черноморская, товарищ маршал. Дома есть, приду, поем. Может, с пивом.
– Хм, видимо, я неправильно задал вопрос. Что вы можете мне сказать, товарищ Гусаров, по вооружению и технике, которую ваши товарищи из осназа вывезли с территории Киевского котла?
– Ничего не могу сказать. Как всё передал, так молчок. Я же на домашнем аресте.
– Вы должны понимать, товарищ Гусаров, что это для вашей же пользы, – поморщился маршал. – Обиды, да ещё такие детские, в страшное для страны время – это просто глупость.
– Но я правда не знаю, товарищ маршал. Парням я сказал не выходить со мной на контакт до истечения срока, они и не выходят. Мы не общаемся.
– Ну, так выйдите сами! – внезапно вспылил он.
– А как?
Маршал несколько секунд пристально смотрел в мои честные глаза, после чего вздохнул и, устало прикрыв глаза, сказал:
