Но мне-то плохо было. Володя со мной даже говорить не хотел. Да что там говорить – смотреть на меня не мог. Противно ему было. Он мою мать стал ненавидеть, ну и меня заодно. Я уже чуть ли не в ногах у него валялась. Плакала. Говорила, что куда угодно за ним пойду – хоть в общагу, хоть на край света. Пусть только примет. Обещала, что от матери отрекусь, если он попросит. Но только хуже стало. Володя тогда лицом почернел. «И ты такая же, раз от матери готова отречься. Раз предала ее прямо сейчас».
– Так я ради тебя! На все готова! Разве я виновата? Зачем меня-то наказываешь? – Я так кричала, что весь завод слышал. Бабы шли мимо, со смены, головами качали, но не вмешивались. У самих проблемы да заботы.
Не помню, как последний месяц доходила, доползала. От проходной – домой, из дома – на порог рабочего общежития. Говорили, что Володю все уговаривают одуматься. Жалели меня. Но тот уперся – и все, не сдвинешь. Говорил, что я молчала, когда мать ему донос предлагала написать. Придумал себе, что я с матерью была согласна. Да, я не спорила. Как могла-то? Значит, гнилая у меня натура, предательская. Нутро, как у Степки. Я тогда вообще умом тронулась, все слезы выплакала, какие были и каких не было. Мотылялась по улице со своим пузом словно полоумная. Да такой и была. Ничего от меня не осталось. Одна оболочка, которая ребенка вынашивала. Ради этого только и жила: ребеночка выносить и родить. Думала, увидит Володя своего сына и простит меня.
Мать мне тогда совсем житья не давала. Зудела, какого зятька приобрела. Накручивала каждый божий день, что Володя не только пьет, но и по бабам шляется. А я с животом валандуюсь, скулю под его дверью как собака. Весь город судачит, как я себя позорю. Она, мол, сразу про него все поняла. Пока кормили да поили, так нужны были. А как только ребенка заделал, так и не нужна ему семейная жизнь. Да и что взять с детдомовского, беспризорника? Вот и ребенка еще не рожденного бросил. А зачем ему хомут на шею? Понятно, незачем. Мать требовала, чтобы я в профком завода пошла да алименты заранее потребовала.
– А мы не гордые, хоть копейка, да наша, – твердила она.
– Мне ничего не надо, – отвечала я.
– Тебе не надо, мне отдай. Я уж найду, куда деньги потратить. А пока, вон, сиди, режь простыню на пеленки. Была б поумнее, так не ложилась бы под первого встречного-поперечного! – Мать тут же переходила на крик.
– Ты сама меня замуж за него чуть ли не пинками гнала, – плакала я. Столько слез в то время пролила. На всю оставшуюся жизнь. Выплакала все запасы, что были. Потом хотела заплакать, а в глаза будто песок насыпали. Ни слезинки не выдавишь. Только боль.
– Если бы не гнала, вообще бы считалась блядью. Так хоть печать в паспорте. Есть что предъявить. Или ты думаешь, тебя в роддоме про любовь будут спрашивать?! – кричала мать на весь дом.
Да, она права оказалась. В роддоме первое, что спросили, – есть муж или нет. Регистрацию брака проверили. А девочку, которая со мной в палате лежала, с грязью смешивали. Как только не называли. Потому что без мужа рожать решила. А то, что я тоже вроде как без мужа, не имело значения. Печать, главное, имеется. По документам отец в наличии.
Когда я Наденьку, твою мать, родила, так плакала, что успокоиться не могла. Укол мне сделали, чтобы я уже выть перестала. Володя сына хотел. Я в голову себе вбила, что мальчика рожу, и тогда Володя вернется. Ради сына. Мне ж все равно, ради кого, лишь бы вернулся. Тогда пол не умели определять заранее. Я лежу, мне что-то красное под нос суют причинным местом, и акушерка спрашивает, кого родила. Надо было непременно сказать, мальчика или девочку. Пока не скажешь, не отстанут. Так я твердила: «Мальчик, мальчик у меня». Акушерка орет: «Девка, посмотри, девка у тебя!» А я заладила: «Мальчик, мальчик». Хватала акушерку за руку и просила, чтобы она из меня мальчика достала, а не девочку. Совсем умом тронулась. Акушерка так и сказала: мол, укол надо сделать, а то сама не угомонится.
Ну а потом совсем тяжело стало. Ребенка на кормление приносят, а я у окна торчу, не отхожу. Володю жду. Надеялась, что придет. Все время на что-то надеялась, поэтому и дочку Наденькой назвала. В туалет или в душ убегу, возвращаюсь и убеждаю себя в том, что Володя как раз в это время приходил. Ко всем приходили. Девочки кулечки в окно показывали. Счастливые. Как я им завидовала! Только мы с соседкой по палате, которая без мужа рожала, будто проклятые. Она вообще лежала целыми днями, уткнувшись в стену. К нам даже никого не подселяли, хотя еще две кровати свободные стояли. Боялись, что мы на молодых мамочек плохо повлияем. Одна носом к стенке, другая – у окна торчит. Две чокнутые. Нянечки пытались меня успокоить, подбодрить. Мол, кто ж сразу к жене в роддом бежит? Отмечает небось. Потерпи, на третий день нарисуется как миленький.
– Не нарисуется. Он мальчика хотел, – говорила я и снова заливалась слезами.
– Все так говорят, а потом, вон, стоят под окнами. С бодуна.
– Что мне делать? – спросила я у нянечки, которая казалась мне ласковее остальных.
– Как что? У тебя теперь девка есть. Корми ее, лялькайся, – ответила та, насильно переворачивая мою соседку от стены и вручая ей кулек с новорожденной дочерью. Та тоже девочку родила. Нянечка профессионально брала грудь и всовывала в рот ребенку. Малышка пыталась сосать, но натыкаясь на равнодушие матери, выплевывала сосок и плакала.
– Сосок неудачный. Так бывает. Привыкнет, – приободряла нянечка ту молодую женщину. – Давай теперь сама. Держи грудь. Вот так. Дите-то при чем? Ни при чем. Есть хочет. Вот и корми, пока молоко не пропало. Потом поздно будет причитать. Лучше сама корми, пока можешь. А ты можешь. Вот, две бутылочки тебе оставлю, чтобы сцедилась. На пост отнесешь. Поняла меня?
Женщина кивнула. Хотя какая женщина? Девушка, почти девочка. Сама еще ребенок. Глаза испуганные в пол-лица. Сама бледная, худющая. Живот – будто не рожала. И, как ни удивительно, она – ее звали Ася, – отзывалась на эти приказы. Сцеживалась, относила. Потом училась пеленать под приглядом нянечки. Старалась. Шла в душ и массировала грудь, как ей та велела. Наверное, со мной нужно было так же – говорить что делать, как жить дальше. Хотя бы в ближайшие несколько часов. Но все думали, что со мной все нормально – жду загулявшего по случаю рождения первенца мужа. Счастливая.
– А с мужем мне что делать? – спросила я нянечку.
– А что с мужем? Ушел, пришел. Радуйся, если получку не сразу пропил, а до дому донес. Да не пристает. Тебе еще два месяца никакого мужа нельзя, поняла? Порвалась сильно, швы наложили. Радуйся, что не полезет и не порвет снова. А то некоторые мужика жалеют, подпускают, а потом кровью истекают. Пока швы не заживут, даже не думай его в свою кровать пускать. Поняла? У тебя теперь ребенок есть. Что еще надо? На кой тебе муж сдался? – пожала плечами нянечка.
– Как на кой? – удивилась я.
– А ты что, уже за вторым дитем к нам собралась? Тогда да, муж нужен, – рассмеялась нянечка, которая считала, что муж необходим только для одного – зачать ребенка. На этом его необходимость в жизни женщины заканчивается.
