Эта женщина мне тогда на голову упала. Ангел-хранитель прислал ее на защиту. А как иначе объяснить? Резко отодвинув мою мать, она распеленала Надюшу и осмотрела, крутя как куклу. Надюша уже задыхалась от рыданий. Осмотрев, женщина положила мне ее на грудь. Не запеленутую, а голую.
– Так кормите. Сверху пеленкой накройте. Не пеленайте. Будет болеть животик, выкладывайте на себя, голой. Делайте массаж по часовой стрелке. Уснет – пусть спит, не перекладывайте в кровать. Как можно больше телесного контакта. Ванну можете принимать вместе с ребенком. Кормление по требованию, а не по часам. При любом плаче сначала берите на руки, укачивайте, прижимайте. Можете засунуть под халат, так даже лучше, не будет искусственного света. Сделайте из простыни перевязки, приматывайте к груди. Ребенок должен вас чувствовать. Мы должны снять тревожность, – говорила мне женщина, хотя я плохо понимала, о чем идет речь. Надюша, прижавшись голым тельцем к моей груди, нашла сосок, засосала, успокоилась.
– А вы кто? – Моя мать, опешив от такого беспардонного вмешательства, решила устроить скандал.
– Врач. Из Москвы, – рявкнула женщина. – В главном роддоме работаю. Быстро воду нагрели. Марганцовку развести в банке. Вата, бинты, йод. Бегом! Или вы тут труп получите, а не дочь.
Я еще удивилась – почему это я труп? Живая вроде, лежу, кормлю Надюшу. Только мокро как-то подо мной. Неприятно. Но спокойно. Надюша же рядом, у груди, так хорошо. Я вниз посмотрела и кровь увидела, которая уже на пол капает. Ну, думаю, все, мать мне задаст, что на матрас протекла. Кровь потом не отмоешь. И отключилась.
Очнулась от резкой боли, когда эта женщина ноги мне раздвинула и обрабатывать начала. Я ее тут же вспомнила. Когда сидела на автобусной остановке, она тоже автобус ждала. На меня смотрела, пристально так. Я еще подумала, какая красивая, нездешняя, другая, не как все остальные женщины. Странно, что тоже автобуса ждет, как все.
– Руки бы поотрывать. Кто ж так шьет? Проверку сюда пришлю. Как только еще ходить могла? Как они ее вообще выписали с такими швами? Чтобы дома подохла, а не в роддоме? Сволочи. Ни стыда ни совести. Узнаю, кто шил, лично разберусь, – говорила женщина, копаясь у меня между ног. Мне казалось, она меня изнутри выворачивает. Как курицу разламывает.
– Больно, – прошептала я.
– Терпи, детка, терпи. Знаю, что больно. Мясники тебя зашивали. Сейчас, еще чуть-чуть, – ответила она.
– Надюша… где?
– О, ты уже имя дочке дала? Надежда? Прекрасное имя, красивое.
– Я думала, сын родится, и муж назовет. Я его ждала все время. Надеялась. Вот, теперь у меня Надюша, – сказала я.
– Бульон куриный сварите и выпаивайте дочь. Не позволяйте ей вставать категорически. Принесите утку, таз, что угодно. Железо нужно. Вот рецепт. Купите в аптеке. Все понятно? Если что, звоните мне в гостиницу, вот номер. Ребенок здоров, нужно спасать мать. Если поднимется температура, немедленно вызывайте «скорую». Все понятно? – Женщина жестко отдавала распоряжения моей матери. – Если вы не в состоянии, позовите подругу, соседку, кого угодно. Нужно следить за самочувствием, давлением, температурой. Позовите человека, который сможет взять на себя наблюдение.
Мать послушно кивала. Женщина из Москвы пришла и на следующий день, и еще через день. Неделю к нам ходила, как на работу, то утром, то вечером. Иногда дважды в день. Мать ее боялась, на цыпочках перед ней бегала. Ну и соседки тут же кинули клич и все приданое для младенца собрали – от кроватки до горы пеленок. И продолжали нести, стоило лишь той женщине потребовать что-то еще. Ее все боялись.
Она приходила, мыла руки в общей уборной, где вдруг появились и хозяйственное мыло, и чистое полотенце. Осматривала Надюшу, потом меня. Только благодаря ей я выжила.
– Теперь сама, – сказала она мне в один из дней. – Сегодня я уезжаю. Вот телефон врача. Если Надюша твоя заболеет, ей звони, больше никому. С тобой все хорошо будет. Соблюдай гигиену. Вот мой номер телефона в Москве. Если что-то будет нужно… Звони, не стесняйся. Родить ты еще сможешь. Молодая, все быстро заживает. Но не в ближайшие пять лет. Дай организму время на восстановление. Поняла?
– Да, только мне не от кого рожать. Муж ушел. Наверное, – сказала я.
– При чем здесь муж? – раздраженно спросила женщина. – Что вы все заладили – муж да муж? Не понимаю. О себе думай и о ребенке. Надюшу надо будет в год показать врачам. Полное обследование сделать. Будет возможность, привози ее ко мне, в Москву. Если нет, здесь сделай. – Она делала пометки в блокноте. – Вот, прочти внимательно. Я расписала все, что необходимо: кормление, прикорм, препараты. Рыбий жир давать обязательно. Слышишь меня? Давай бери себя в руки и включай мозг. Головой думай. От тебя теперь жизнь ребенка зависит. Пока у Надюши все хорошо. Корми грудью, сколько сможешь, но не цеди до последнего. Если начнет плакать и грудь бросать, переводи на прикорм. Готовое детское питание не покупай. Сама вари, разбавляй. Здесь все написано, как, чем. И спи, тебе надо высыпаться. Сон – это твое молоко и здоровье Надюши. Давай, не подведи меня. Или я зря тебя с того света вытащила?
– Спасибо вам…
Я помню, как взяла эту женщину за руку и начала целовать ладонь. Она пыталась вырваться, но потом смирилась. Я хотела запомнить ее руку – мягкую, нежную, всегда теплую. Положила ее руку себе на голову и погладила.
– Ну что ты, девочка, тише, тише… Ты справишься, ты умница, боец настоящий. Не сдалась. Значит, долго жить будешь. Спи, красавица, спи, – шептала женщина. Она гладила меня по голове, пока я не уснула. Когда проснулась, ее уже не было.
– Наконец уехала, – ворчала мать. – Всех тут заманала. Ни дунь, ни плюнь при ней. То запах не тот, то полотенце недостаточно чистое, то кастрюля не помыта.
Мне опять житья не стало в доме. Мать внучке не радовалась. Надюша часто плакала, простужалась от малейшего сквозняка. Мать орала, что от такого мужа и дите больное родилось. Если и подходила к Надюше, то дергала ее сильно, пеленки грубо меняла. Надюша совсем криком заходилась. Я уходила с ней гулять, часами с коляской бродила, лишь бы мать не видеть и не слышать. Еще боялась, что мать ее так дернет, что ручку или ножку сломает. Один раз их оставила, в магазин сбегать. Возвращаюсь, а у Надюши шишка здоровенная на лбу.
– Откуда шишка? – ахнула я.
– Свалилась с кровати. Все дети падают. Ты вон тоже у меня летала. Ничего, выжила, – равнодушно ответила мать.
Когда соседский двухлетний мальчик перевернул на себя чан с кипящим бельем и его с жуткими ожогами в больницу увезли, я Надюшу вообще перестала с рук спускать. Даже на пять минут боялась ее кому-то оставить. На плите ведь вечно то белье кипятится, то суп варится. Рекомендации врача не выполняла, за что себя корила. А как выполнишь, когда все мысли о Володе, мать под боком скандалит, Надюша плачет. Молоко у меня пропало. Я пыталась готовить, как доктор советовала, но не справилась. Я ж ничего не знала, не умела. Надюша для меня вроде куклы была. А подсказать, научить – некому. Диатез начался. Щечки горели, ручки чесались. До корок кровавых доходило. Врач наша местная, из поликлиники, плечами пожимала: «Привыкнет, все привыкают». А из лекарств что? Зеленка от всех болезней. Разве что от головной боли ее не прописывали. Или марганцовка. Никаких витаминов, о которых врач мне говорила, в нашем городишке не сыскать. Да и в голову никому не приходило еще на витамины тратиться.
