Даже не знаю, как выкарабкалась. Врач мне потом сказала, что я боролась за жизнь, цеплялась. А я совсем не боролась. Зачем выжила, не знаю. Для чего меня бог на земле оставил? Ничего я в жизни особенного не сделала. Даже не пыталась. Плохо прожила, неправильно. Вспомнить толком нечего. Володю разве что. Замуж я потом не вышла. Зачем? Никто с Володей не мог сравниться. Детей я больше не хотела. Ну а какому мужчине нужна жена, которая рожать не хочет? Мать, конечно, зудела, чтобы я нашла себе хотя бы хахаля. Глядишь, когда денежку подбросит, когда сережки подарит. Или духи какие. Все лучше, чем ничего. А я себя даже представить ни с кем не могла. Как подумаю, что с кем-то в кровать ложиться, так нехорошо становилось. Не нужно мне все это было. Все чувства Володе отдала. Значит, не так их и много у меня оказалось – чувств тех, которые про любовь. Наверное, у некоторых больше, а у меня только на одного мужчину и хватило.
Даже на Надюшу не осталось. Когда я из больницы вышла, она меня испугалась, не узнала. Заплакала. Мать с ней, конечно, сидела. Потом при любой возможности припоминала, как ей из-за Надюши с работы уволиться пришлось. Она посудомойкой работала в столовой при заводе. Место хлебное, сытное потеряла. Но не за это ее уволили, а за то, что воровать продукты начала без всякого зазора. Открыто брала. Ладно бы втихушку, так нет. Считала, что ей можно, даже положено.
Надюша сильно изменилась. На детдомовскую стала похожа. На ручки не шла. Сама себя в кроватке укачивала. Ложилась, ручками себя обнимала и раскачиваться начинала. Я как это увидела, мне плохо стало.
– А что ты хотела? – рявкнула мать. – Некогда мне с ней таскаться. Приучила к рукам, а мне что? Спину надрывать?
Ела Надюша тоже жадно, будто голодала все это время. В ложку ручкой вцеплялась и не отдавала. Тряслась всем тельцем. И пила жадно, никак напиться не могла. Пила и пила. Если я отбирала чашку, слезами заходилась. Если оставляла, до рвоты доходило. Все, что съела, с водой и выплевывала.
– Проще не кормить, – ругалась мать.
Я на кашки ее перевела, варила на воде, ограничивала, как могла, терпела ее слезы, истерики. Пить лишнее запрещала. Мать ее к чаю с сахаром приучила, а я компот варила, чтобы сахара поменьше. Надюша чашку на пол сбрасывала.
– Вот ссыкуха, я тебе, – замахивалась мать. Наверное, она ее била. Надюша тут же сползала со стульчика и ныряла под стол.
– Не подходи к ней больше, – сказала я матери.
– Да пожалуйста. Попросишь еще…
Корки на голове и ручках у Надюши прошли почти совсем, только чуть-чуть краснота осталась. Зато синяков на ножках и ручках – не сосчитать.
– Откуда синяки? – спрашивала я мать.
– Все дети в синяках ходят, – отвечала она. – Не принцесса, чай. Бегала тут по коридору, этажерку соседскую снесла.
– А ты где была?
– Что я, должна за ней ходить? – удивилась мать.
У меня уже руки опускались. Я Надюшу к себе назад никак не могла приучить. Она вообще прикосновений стала бояться. Я ее глажу, а она насупится, сожмется, будто шлепка ждет.
– Мам, что ты с ребенком сделала? – спросила я.
– Скажи спасибо, что в детдом не сдала, – ответила мать.
– За что ты ее так не любишь? Она же твоя внучка.
– А ты что хотела? На меня дите спихнуть? Не получится. Не собираюсь я на нее жизнь класть. И на тебя не собираюсь. Скажи спасибо, что живешь под крышей, свой угол есть, не бездомная. Твой ребенок – вот и управляйся как знаешь. Я в няньки не нанималась.
Я все понять не могла, с чего мать опять бесится. Будто ей, как лошади, под хвост репейник закладывают. Всем меня попрекала. То я тарелку не так помыла, то тапочками шаркаю, спать ей не даю. То еще что. Все просто оказалось. Мне соседки доложили. Пока я в больнице лежала, Володя мой женился. Как только развод получил, так сразу в загс и побежал, чуть ли не на следующий день. Женился на девушке из приличной, богатой семьи. Отец невесты должность занимал высокую, не помню какую. Молодым на свадьбу квартиру подарили. Невеста уже беременная ходила, поэтому срочно все организовали. Володя с завода ушел, тесть его на новую должность пристроил. В горкоме, что ли.
Я думала, у меня сердце разорвется, а оно даже не екнуло. Ну женился и женился. Даже порадовалась за него – хорошо, что о нем заботятся. Ему ж всегда семью хотелось, большую, дружную, какой у него никогда не было, а я дать не смогла.
Письмо ему написала, что, мол, если хочешь, можешь с Надюшей видеться. Я не против. Со свадьбой поздравила, счастья пожелала. Искренне, без всякой задней мысли. Думала, если Володя только к дочке будет приходить, так и мне часть его тепла перепадет. Больше ни о чем не думала, Надюшей клянусь. О ней да, думала. Не сложилось у нас, не получилось, так ничего уже не попишешь. А Надюша его дочка. Ну чем она ему помешает?
Письмо я в его общежитие заводское отнесла. Мужики передать обещали. Я ответ ждала. Каждый день к почтовому ящику бегала. Ждала, ждала. Думала, пусть хоть строчку напишет. Больше и не надо, мне хватит. А вместо письма извещение на почту пришло. Перевод на мое имя. Пошла, получила. Денег много. Не алименты. Большая сумма. От Володи. Я ничего не поняла – зачем деньги? Почему вдруг? Вроде не праздник какой. Деньги я от матери спрятала, ничего ей не сказала, но тратить их боялась – вдруг ошибка? Потребуют вернуть. Почти сразу и алименты пришли. Больше, чем были. Я порадовалась за Володю – значит, зарплату стал хорошую получать. На все хватит. За его жизнь порадовалась, не за свою. У меня вообще никогда таких денег в руках не было. Не знала, как ими распорядиться. На новую кроватку для Надюши хватало, еще и оставалось. Она из старой уже выросла, ножками упиралась. Ну я новую купила, недорогую. Счастлива была, что Надюша спать станет лучше, свободнее. Но те деньги, с первого перевода, не тронула. На алименты же одежку новую для Надюши прикупила. За каждую копейку могла отчитаться. Записывала все, что потратила, все чеки хранила. На себя из алиментных денег даже на хлеб не позволяла взять. Думала, если Володя придет и спросит, так я отчитаюсь, что только на дочку трачу. Чтобы он во мне не сомневался.
Я еще одно письмо написала. Благодарила за заботу, за деньги. Спрашивала, могу ли я купить Надюше ботиночки новые – из того, первого, перевода? Дочка ходить начала, а на ботиночки или сапожки из алиментов не хватило. Рассказала про кроватку новую, одежду. Про то, что в ясли заявление написала. Как только Надюшу возьмут, работать пойду. Еще раз за кроватку поблагодарила. Искренне, от всего сердца. И за то, что игрушку от него с тех денег на день рождения Надюше купила – петушка-каталку. Надюша теперь с удовольствием гуляет – катит петушка перед собой. Вот только ботиночки еще прикупить удобные, и больше ничего не надо. Ну и не сдержалась, еще раз написала, что Володя может с дочкой повидаться, когда захочет или сможет – погулять, посмотреть, как она выросла. В любое время. Письмо опять отнесла в его бывшее общежитие. Не хотела проблем создавать. Думала, если на его новый адрес напишу, – а я его знала, – так проблемы у Володи возникнут. Вдруг жена приревнует или перед тестем с тещей за мои послания ему оправдываться придется? Я же честно, как лучше хотела. Лишь бы не навредить ему. Неприятностей не доставить. Я ж только отчитаться за потраченное да про Надюшу… больше ни про что. Понимала, что я для него никто. Даже бывшей женой толком назвать нельзя. Забыть и вычеркнуть из памяти за ненадобностью.
