Нет, не это самое страшное. Знаешь, от чего я задыхалась, не в силах даже закричать? Гематомы. От черно-синих, новых, свежих, до желто-коричневых, уже сходящих. На ногах, руках, плечах, спинах и животах многих женщин. Их не стеснялись, не прикрывали. Там были две женщины – Наташа, которую все звали Туся, и Галка. Туся стеснительно прикрывала тазиком или мочалкой выбритый лобок. Шестой или седьмой аборт. Как только ее не обзывали – и кошкой, и крольчихой, и хомячихой. Все знали, что беременность – от мужа. Она – маленькая, тощая, кожа да кости. Как только беременность наступала с таким весом? Или это Генка такой плодовитый – что ни выстрел, так в цель? Каждой беременности Туся радовалась, как первой. Каждый раз врачи ей говорили, что все. На этот раз уж точно. Выскребли подчистую. Не приходи больше, не примем. Сдохнешь в следующий раз. Или в Москву поезжай – трубы перевязывать. Есть такая операция. Тогда уж наверняка. У них такие не делают, только слышали. А Туся мечтала родить. Генка был против. Заставлял делать аборт. Чуть ли не под абортарием стоял, чтобы она не сбежала. Туся работала воспитателем в детском саду. В младшей группе. Мягкая, нежная, тихая. Возилась с малышами, как с собственными детьми. Возможно, и считала их своими, нерожденными. Не по своей воле. Судьба снова и снова давала ей шанс родить. Но муж, Генка, не хотел детей. Говорил, успеют еще. Обоснуются окончательно и тогда родят. А мотаться по гарнизонам с прицепом тяжело. Никакие способы предотвратить беременность на Тусю не действовали – ни высчитывание по календарю, ни снадобья, якобы имевшие силу противозачаточных. А презерватив Генка надевать отказывался. Да и не было тогда нормальных. Изделие номер два. Кто ж с женой в презервативе-то будет? С проститутками и то не всегда. Подхватил что, прокололся – и ходишь дальше. Проблем-то. О женщинах вообще не думали. Многие и не знали, что больны, пока совсем невмоготу не становилось. Только тогда к врачу шли. Если тот говорил, что если не вы, то муж принес со стороны, молчали и терпели. От стыда, незнания. Если признаться, значит, до конца надо, хотя бы самой себе. Что муж налево ходит и такое лево, что не пойми какую еще болезнь принесет. Генка Тусю сразу предупредил – если родит, может сразу отправляться на все четыре стороны. Вместе с приплодом. Отчего так не хотел детей? Кто его знает? Вроде бы из полной семьи. Благополучной. Династической. Дед и отец – военные. Сам Генка все детство так же по гарнизонам ездил, потом в интернате учился, военном. В училище поступил. Всю жизнь в казарме, считай, провел. Может, не хотел своим детям такой жизни, заранее запрограммированной. Может, еще что. Туся не спрашивала, боялась. Но жили нормально, как все. Генка был, можно сказать, добрым, щедрым. Туся всегда в обновках щеголяла. Пальцем ее не трогал. Помогал в детском саду – лично декорации сколачивал ко всем утренникам. Дедом Морозом каждый год работал Отнести, принести, столы, стулья расставить в актовом зале. Пианино перетащить. Генка всегда был рядом, не отказывал.
Последнюю беременность Туся от мужа скрыла. Доносила до шестого месяца. Тайно вязала пинетки и кроила пеленки. Чувствовала толчки. Гладила живот. Читала малышам детские книжки, представляя, как читает их своему ребенку. Придумала имена – если девочка, будет Анютой, Нютой, если мальчик – Александром, Шуриком. Когда перестала чувствовать толчки, подумала, что так бывает. Не беспокоилась. Откуда ей было знать? Не донашивала она до такого срока, а спросить у женщин стеснялась. И к врачам боялась идти – вдруг Генка узнает? В больницу ее увезли прямо из детского сада. Как только выжила? Замершая беременность, ребенок внутри уже начал разлагаться. Еле вытащили Тусю с того света.
После этого все. Больше не беременела. Врачи шесть часов ее оперировали – матку пришлось удалить. Все женщины об этом знали. Носили Тусе в больницу бульон, яблоки, котлетки. Туся оправилась, вышла на работу. Но в бане опять появилась с бритым лобком.
– Туся? – ахнули женщины.
– Да, опять, – улыбнулась та и погладила плоский, будто прилипший к позвоночнику живот. – Сама побрила, заранее. Буду сохранять.
Женщины покрутили пальцем у виска. Мол, совсем баба умом тронулась.
Туся все время готовилась к родам. Считала себя беременной. В бане обсуждала с женщинами, как готовить грудь к кормлению, как правильно тереть соски мочалкой. Записывала в тетрадку, чем поить младенца в случае колик или газиков. Жаловалась на боли в спине, сонливость и рвоту. Наверное, поздний токсикоз. Ей все подыгрывали, клали руку на живот, говорили – точно будет мальчик или однозначно девочка. Туся просила у женщин теплый конверт на выписку – рожать зимой. Ей передавали. Ходила тяжело, уточкой. Садилась на скамейку боком, расставив ноги. Иногда не могла самостоятельно обуться – ей помогали. Она благодарила, рассказывая, что из-за живота ног не видит. И наклонялась так, будто живот был не плоским, впалым, а огромным. Точно рожать хоть завтра. А уже на следующей неделе Туся появлялась в бане с сияющими глазами и сообщением, что забеременела. Пока это секрет. Но она чувствует, что будет мальчик. И все повторялось. Туся проживала новую фантомную беременность. В остальном же оставалась абсолютно нормальной – играла с детьми, учила с ними стихи, ставила спектакль по сказке про репку к Восьмому марта. Сумасшедшая? Несчастная женщина? Да, все женщины были по-своему сумасшедшими, несчастными. Если ей так хорошо, так и пусть. Не жалко. Никому не мешает. Отправить Тусю к врачу никому и в голову не приходило. К какому отправлять? Разве что сразу в психушку. Считай, что на верную смерть. В психушке, городской, куда иногда отвозили молоденьких солдатиков, пытавшихся повеситься на ремне, они протягивали не больше полугода. А потом все. Умирали или от сердечных приступов или других болезней. Отчего на самом деле – никто не знал, да и разбираться не хотел. Меньше знаешь…
Именно Галка – наглая, крикливая, излишне шумная, скандалистка, как-то довела Тусю до истерики.
– Да не беременная ты! – вдруг заорала Галка. – Вырезали тебе все! Матки нет! Хватит уже придуряться! Достала всех! Хочешь, я тебе своего отдам? Да хоть всех! Забирай, не жалко! Я хоть свалю от вас всех! Из этого города, из этой жизни! Заколебалась так жить!
Туся посмотрела на Галку, потом на свой живот и вдруг начала заваливаться на бок. Потеряла сознание. Откачали, конечно, быстро, плеснув из таза ледяной водой, похлопав по щекам.
Галка продолжала разоряться на всю баню:
– А что я такого сказала? Она же давно крышей поехала! Ее в психушку надо! Как ее только к детям подпускают? Чего вы с ней все носитесь? Подумаешь, трагедия какая? Да я только рада была бы на ее месте оказаться! Слышь, ты, полоумная, я рада на твоем месте оказаться! Чтобы муж на руках носил, и дети не цеплялись! Почему кошек стерилизуют, а баб нет? Котярам яйца режут спокойно, на раз-два, а мужикам нет? Я бы своему яйки лично откромсала. Без анастезии. По живому. Чтобы у него уже не стояло никогда, ни на кого.
В бане воцарилась тишина. Слышалось только, как вода наливается в цинковые тазики. Галка плюхнулась на скамью, простыня сползла с тела. Она сидела, скрючившись, обняв себя руками, будто защищаясь, и плакала. Навзрыд. Громко и тяжко. Будто по покойнику. Или по своей жизни. Так отчаянно, как плачут дети, потеряв любимую игрушку. Горько. Истошно.
