Он был старше Алински лет на семь. Но никакого Алински он знать не знал до поры до времени. Пока Алински не полез со своей пропагандой на предприятия и в профсоюзы, которые Шульц курировал. Ну, или рэкетировал. Или покровительствовал им. По-разному сказать можно.
Отменили сухой закон, буттлегерство кончилось, ребята стали искать другие бизнесы. Ну, подгребали под себя и профсоюзы в том числе.
Прокурор Томас Дьюи, знаменитейший, кто помнит, цепной пес Закона, арестовывал Шульца без счета, и трижды доводил до суда. Блондин Шульц выскальзывал! А мне дали двадцать три года, выпустили через девятнадцать, и я сюда приехал, но это вы знаете…
Шульцу было замочить кого вообще как нечего делать, да это за него быстро другие делать стали. Ну, а боссы там кинули зелени, чтоб от Алински избавиться — он науськивал работяг и профсоюзников, как свои бабки выгрызать ловчее. Немалые деньги на кону стояли.
Не было там никакого похищения, сплетни это все. Он покупал в киоске газету. Проходил мимо парень. Достал ствол, выстрелил в затылок и пошел дальше. Одна секунда. Никто и не дернулся, все как обычно.
Что рассказал раввин Синагоги Шарай Цедек в Бруклине через тринадцать лет после происшедшего:
— Я знал семью Флегенхаймер, у отца Артура был салун, он еще и конюшню свою держал, очень достойный был человек. Хорошие пожертвования вносил. И отец потом со мной о том деле говорил, у нас хорошие отношения были.
Артур сказал отцу, что не хочет он убивать еврея, да еще из-за каких-то паршивых денег. Денег у него и так куча, он сроду жадным не был, просто он человек принципа: должен — отдай. Был бы Алински другой человек — он, человек-легенда, Голландец Шульц — да он бы его отмазал и еще приплатил, чтобы хороший человек жив остался. Но этот Сол Алински — это дьявол: он учит, как разрушить Америку.
А старый Флегенхаймер сказал: разрушить Америку, которая дала приют всем евреям, сбежавшим из проклятой антисемитской России? Америку, где мы начинаем жить как люди? Он к чему ведет? Когда его ученики разрушат Америку и настанет и здесь нищета и бесправие — кого будут бить, Артур? Ты не знаешь? Ты знаешь! Нас будут бить! Евреев будут бить. Пойдут еврейские погромы.
Спасибо, папа, сказал Артур. Я сам так думал.
Что вспоминал незадолго до смерти вышедший на покой резник Абрам Ковнер:
— Нашего тогдашнего резника так и звали: Резник. Макс Резник. Небольшой был худой человек, с тонкими руками. И в очках. Очень умелый и спокойный. А я у него был тогда учеником. Помогал, значит. Он добрый был, Макс.
И вот однажды привозят нам на телеге ящик. Деревянный. И говорят: это от Голландца Шульца. Сделайте все как надо. И двое этих парней, крепкие такие ребята, и вид — типичные гангстеры — открывают крышку и вынимают сверток. Большой сверток, длинный. Человек в свертке спеленут.
Они его за ноги и плечи заносят к нам на задний двор. Где, значит, птицу режут. Ну, или скотину. И говорят:
— Этот, — говорят, — еврей предал наш народ и хочет обречь его на смерть. Он придумал, как разрушить Америку. А нас потом всех за это вырежут. Вы поняли, какой гад?
Из них один страшила, а второй на вид милый и молодой, только плечи ярда два в размахе. И он милым голосом сообщает:
— Он учил Малкольма Икса и Барака Обаму, Хиллари Клинтон и Джо Байдена — учил и научил, как уничтожить Америку вместе с нами. Что кругом происходит — вы в курсе вообще?
Ну, они там еще такого наговорили, что мороз по коже. И говорят, что сам Любавический Ребе это дело одобрил и сказал, что необходимо. И еще всякие подробности. Сам бы не слышал — решил, что это черная клевета. Но сам слышал, и Макс слышал.
А в конце предупредили, что если мы не сделаем все как надо, то Голландец Шульц приказал нас пришить тут же.
Вот так мы в первый и последний раз увидели Сола Алински. Рот у него был заткнут, и он даже не извивался. Видно, смирился.
— Любавический Ребе сказал, что это сакральная жертва. Вроде как Исаак принес на заклание своего сына в жертву Б-гу. Ради жизни нашего народа. Иначе будет на вас смертный грех, и на нас тоже.
Макс спрашивает, а он-то почему резать должен? А тот из них, кто пострашнее, объясняет, как слабоумному, что все должно быть сделано кошерно. Иначе нельзя. Смотрит на Макса долго. И вынимает из кармана револьвер. Хотя понятно, что это лишнее.
Положили мы этого Алински на нужное место, Макс под шею тазик для крови поставил. А страшный мне велел бидончики какие-нибудь принести. Для крови, чтоб перелить. Сказал, что так надо.
Алински лежит тихо спиной вверх, лицом книзу, щеки голубые и пот по ним льется. Макс приподнял ему голову и перерезал горло, только хрустнуло. Ножи у нас как бритва, одно движение — и все.
Он задергался, а я ему ноги держу, как положено, чтоб вся кровь вытекла и кошерно все было. А кровь темная ударила в жестяной тазик, так и хлещет, потоком выплеснулась, как из теленка. И пена по ней сверху.
Он подергался еще с минуту и затих совсем. А кровь мы с Максом в бидончики перелили и тем отдали. И Макс так спросил тихо, зачем она им.
Тогда второй, молоденький крепыш, объясняет:
— Про кровавый навет слышали? Клевета черная антисемитская, что евреи в мацу кровь христианских младенцев добавляют?
Ну, что-то мы такое вроде слышали…
— Скоро Песах, — говорит молоденький. — Вот решили хорошие люди мацы заранее напечь. Да не простой, а с этой кровью.
Макс побелел весь и говорит:
— Вы там совсем с ума сошли? Это вы кому ее давать будете?!
А страшила улыбается кривой своей ужасной улыбкой и говорит:
— Вот именно. Правильно думаешь. Вот всякой мрази ее и дадим. Они заслужили. Пусть причастятся крови своего бога, собаки. Он, Кто Наверху, он нас простит. Он сам парень крутой и правильный. А мразь всякую, предателей и подонков, мы опомоим и в мразь втопчем этим угощением. Этих социалистов с коммунистами, пидарасов со шлюхами, всех этих еврейских борцов за победу черножопых и мусульман, за равенство идиотов с мудрецами, паразитов с трудягами. Пусть левая шваль жрет сама себя, пока не передохнет.
Книга Х
Глава 74. Красный Дэнни
Я ни фига не мог понять, сколько ему лет — двадцать три или семьдесят три. Есть такие бойкие мальчуганы, сквозь которых вдруг просвечивают старперы — как пульсирующая картинка.
За окном его квартиры краснели острые черепичные крыши под дождем.
— Это мы в Париже или во Франкфурте?.. — уточнил я.
— В Брюсселе, — ответил он.
— Ну конечно, ты же депутат Европарламента, — вспомнил я. — А кстати, как ты им стал, принял ислам? Погоди, какой на хрен в Халифате парламент?!
— Косячок не хочешь забить? — поинтересовался он, покачался в дорогом и потертом кожаном кресле и стал скручивать папироску. — А то совсем ты во временах запутался, тоталитарная буржуазная свинья. На, затянись, прочисти мозги.
