Обычный писатель врет (художественно отображает), и это резко увеличивает скорость писания — ему легче. Но историк обязан все проверять и увязывать факты один с другим — и это съедает все время. А потом измученный многознанием историк пишет сложившийся труд с такой чудовищной корявостью, что прочесть его может только другой историк, воспринимающий чтение источников как схиму, как каторжное ядро, приклепанное непосредственно к мозгу.
Мелвин Баррет споткнулся вот на какой вещи. Причем произошло это уже на триста седьмой странице. Он писал о создателе Римского Клуба и авторе «Человеческих качеств» Аурелио Печчеи. Хотя и близко еще не добрался до 1968 года. Он писал о Юджине Дебсе и создании Социалистической Партии США, то есть благополучно сидел в 1901 году. Но социализм потребовал источников и связей, марксизма и эволюционизма, Германии и Англии, Русской Революции и итальянского фашизма, Франкфуртская школа не могла быть обойдена, ну а там уже борьба за справедливость мирными средствами и во всемирном масштабе. А из Римского Клуба получился Всемирный Экономический Форум, и из всего этого получился глобализм, и этот глобализм снес на хрен великую Америку и забросил Мелвина Баррета, родившегося гражданином Соединенных Штатов Америки, в лесную хижину близ берега северной реки, название которой он боялся сообщать, чтоб никто не донес, не нашел, не конфисковал его рукописи, а его самого не отправил бы в концлагерь на перевоспитание. И вот эта несложная цепь рассуждения, логическая такая удавка, словно тонкая цепочка из нержавеющей стали, накинутая на шею, стала душить его ненавистью к умному и доброму Аурелио Печчеи.
Преуспевший в жизни итальянец взывал к милосердию, к сохранению планеты и заботе о бедных и больных. Но в результате его последователи, поучавшие правительства и ученых, как следует править и к чему стремиться, возомнили себя пророками Истины. История избрала их, с их великим разумом и благородной совестью, чтобы вразумлять как лидеров наций и наук, так и неразумные массы. Для всеобщего блага. А поскольку каждый человек хочет выглядеть получше в собственных глазах, то все оппозиционные партии мира подхватили эту идею глобальной справедливости и равенства на фоне спасения планеты. И правительства быстро взяли на вооружение те же идеи.
В результате все политики стали объяснять свои стремления к желаемым целям исключительно общим благом. Глобальным то есть. В масштабах планеты и всего человечества. И все получилось чудесно! Народы и расы следует перемешать — и всем дать общественных благ поровну. Но поскольку везти блага в Африку и Центральную Азию далеко и трудно (а как там строить благоустроенные города?..) — то пусть из отсталых регионов люди переселяются в страны «золотого миллиарды».
У правительств и олигархов был свой простой интерес: чем разобщеннее и тупее народ — тем легче им управлять к собственной выгоде.
Но. Африканцы и арабы принадлежали к другим культурам с другой ментальностью. Кроме того, согласно тестам на IQ, они были глупее. Это портило идею равенства и справедливости. Исследования о различиях народов и рас следовало запретить. А африканцев и арабов продвинуть повыше по социальной лестнице, чтоб установилось равенство.
Мелвин Баррет написал об этом длинную главу с подробностями и деталями, с портретами действующих лиц и горячими спорами. Но глава эта все не хотела кончаться, а хотела наоборот, призвать к уничтожению этих столь же благонамеренных, сколь зловредных джентльменов.
В результате всей истории ХХ века он, Мелвин Баррет, белый мужчина, гетеросексуал и протестант, физически и умственно здоровый — был теперь превращен в изгоя, шваль последнего разбора, виноватого во всех бедах мира, и скрывался в лесной хижине без интернета и электричества. Воду он набирал из ручейка в сотне шагов, а за елью с раздвоенной верхушкой оборудовал сортир.
Вот так он отложил на неопределенное время великий мега-роман «ХХ», что означало «ХХ Век», и принялся за другой роман. Он по-прежнему мечтал написать великий исторический роман, который на широком полотне времен и стран покажет и объяснит, за каким хреном он, Мелвин Баррет, здесь очутился.
Этот роман вместе с «ХХ» и «XXI», который он задумал, должен был составить эпопею-трилогию, и назывался он:
Белые
В начале был туман доисторических времен, и вот в тумане истории проступают хижины, они превращаются в дома, стены окружают богатый город, и имя ему — Библ, то первый и древнейший город Античного Мира, твердыня Медного Века, девять тысяч лет минуло с тех пор на ярком и буйном Леванте, где ныне истерзанный Ливан. Но не древнее ли Иерихон, что близ Мертвого моря, славный своими неприступными стенами и многолюдием. В одном переходе от него поднялся великий Иерусалим, и бессмертная история предначертана ему, колыбели единобожия и христианства. А в двух переходах от Библа — Сидон, порт и город на Средиземном море, средоточие торговой Финикии, родины стекла и пурпура, буквенного письма и денег, отсюда начиналось мореплавание, на веслах и парусах корабли достигали неведомых Англии и Западной Африки. И кричали караванные верблюды, зазывали покупателей пестрые базары, ковали мечи кузнецы и обжигали звонкую посуду гончары, томно проходили красавицы под прозрачными покрывалами и восседали на коврах ведущие торг купцы; а за белоснежными дворцами владык поднимались зеленые холмы, где росли кедры ливанские.
Редкие селения на средиземноморском берегу и в долинах рек росли и множились, окружались стенами и превращались в города, окруженные полями земледельцев и пастбищами скотоводов, объединялись в союзы для защиты и начинали сливаться в первые государства.
Так возник Великий Египет. Он не всегда был великим, и не всегда был, но уже 10 000 лет назад народы севера Африки и запада Азии пришли в движение. Засуха поразила зеленые луга и леса Сахары — а в далекой Малой Азии горячие ветра сдули плодородные почвы, и толпы кочевников погнали свои стада на новые пастбища. Надежда на новую жизнь влекла их, а следом шли земледельцы со своим скарбом и скудными припасами зерна. Их ноги темнели и грубели от горячего песка, лица покрывались морщинами, кости изможденных быков выпирали сквозь обвисшую шкуру. Они шли на запад — через будущую Палестину, где не хватило места всем, и битвы за воду и пастбище были жестоки. А им навстречу, с выжженого севера Африки, по кромке великого синего моря, шли на восток другие племена.
Много пролилось крови, пока они расселились по долине Великой Реки, которую назовут Нил. Здесь изобретут парус. Здесь научатся плавить медь, и наступит Медный Век. Здесь придумают иероглифы — первую письменность. И возникнут города-государства — номы. Глинобитные стены окружат их, и стражники с медными наконечниками копий встанут у ворот. И правители номов будут воевать друг с другом веками, пока не объединят все селения нильской многотысячекилометровой долины с ее полями и храмами в два огромных (очень длинных) государства: Верхнее Царство и Нижнее.
И пять тысяч лет назад великий фараон Менес, которого иные называют Нармер — первый фараон Первой Династии Египта! — проявил воинский талант и жестокую мудрость истинного политика, завоевав Нижнее Царство и присоединив его к своему Верхнему. И увенчал себя двухъярусной красно-белой тиарой, символизирующей единство двух Египтов; и с тех пор носили такую все фараоны всех династий три тысячи лет.
