— Видите ли, э-э… профессор. Разумеется, влияние среды отрицать нельзя. Воспитанный волками младенец вырастет Маугли и уже не сможет вернуться в человеческое общество. Однако мы говорим о людях в обществе равных возможностей. Где работают социальные лифты, каждому предоставлено бесплатное школьное образование, способные дети получают поддержку государства и благотворительных организаций. Где бедный, но талантливый абитуриент может окончить университет за счет государства или мецената и получать при этом стипендию…
— Послушайте, мэм, — грубовато перебил Мюррея Хернстайн. — Вот вам пять детей в одной семье. Один с малых лет выказывает задатки ученого, другой — спортсмена, а третий покладист и согласен на все. Один стал профессором, второй — тренером по бейсболу, а третий — старшим агентом по рекламе. И IQ у них разный. Еще проще: один брат честный семьянин и работяга, а другой торгует наркотиками. Наследуется не только ум, но и характер, и темперамент.
— Соотношение врожденного интеллекта и приобретенного — непостоянно, оно варьируется, — заключил Мюррей. — Иногда пятьдесят процентов на пятьдесят, но чаще — на восемьдесят процентов интеллект наследуется с генами, и только на двадцать изменяется вследствие воспитания и социальной среды.
— Это глубоко расистская, фашистская точка зрения, — от негодования молодая черноглазая э-э… персона, внешне похожая на женщину, хотя истинной ее гендерной принадлежности мы не знаем, так вот от негодования она вскочила, и голос ее звенел, как хрустальная ваза, которую всунули ей в задницу и ударили смычком… боже, зачем такой длинный портрет; ну ладно, пусть скажет: — Вы отрицаете пользу социальных программ! Вы утверждаете, что раз цветные люди беднее белых, так это оттого, что они глупее! И пусть глупые меньше учатся и работают в более простых профессиях! Разве это не расизм?!
Голос Мюррея был ласков и безнадежен, как обращение учителя к олигофрену, пардон, к особенному ученику:
— Видите ли, огромные массивы статистических исследований утверждают, что в среднем — в среднем! но неизменно! — богатые умнее бедных. Образованный класс не просто образованнее — но именно умнее! — необразованного. И разрывы между социальными стратами углубляются, превращаются в пропасти!
Только тот, кто имел счастье посетить совещание профессорского состава университета, где тон задают левые, а парочку недобитых правых топчут, представит себе поднявшийся гвалт. Это напоминало камнепад, долженствующий погрести под собой проповедников зла.
— Вы вселяете в людей комплекс неполноценности и ненависть к окружающим, когда недалекий парень не в силах постичь даже школьный курс физики и математики, а вы приказываете учить его в университете и присваивать степень! И он ненавидит белых умников и идет громить витрины! Вместо того, чтобы иметь нормальную семью, дом и работу. А кто будет водить траки, строить дома, прокладывать дороги и собирать фрукты? Доктора философии? — Хернстайн ехидно скривился и плюнул под ноги; выглядело нагло.
— Вместо социальной гармонии вы вашими программами и вашей антинаучной ересью разрушаете общество и сеете ненависть, — сказал Мюррей. — Вы верите в ложное — и стараетесь добиться невозможного. Вы, простите, загаживаете людям мозги и толкаете их в пропасть.
Председатель поднялся и показал всем видом значительность того, что должен произнести.
— Заткните им рты, — приказал он. — Мы вполне ознакомились с их точкой зрения. Впрочем, мы и раньше были с ней знакомы, но надеялись, что они одумаются и осознают всю преступность своих деяний.
Мгновенно из тени платана материализовались несколько тонких юных особей, виновные были схвачены за руки, в рот им затолкали теннисные мячи, а руки вновь скрепили за спиной, на этот раз блестящими легкими полицейскими наручниками, приготовленными заранее.
— Я думаю, наше предварительное решение остается в силе — изрек председатель и тронул пальцем кисточку на своей черной академической шапочке; кисточка качнулась. — Кто за — прошу встать.
Не менее трех десятков университетских леди, джентльменов и прочих персон поднялись со скамей, шурша шелком мантий. Обнаружилось, что за пределами этого малого ареопага стоит еще сотня их коллег, подошедших за это время незаметно.
Студенты, возглавляемые давешним умельцем с дредами и выкидным ножом, плотно окружили Мюррея и Хернстайна и повели. Над небольшой, но увеличивающейся колонной несли транспаранты: «Нет словам ненависти!», «Черные жизни важны!», «Равенство результатов!», «Долой белое превосходство!»
У коричневато-желтой каменной стены, ограждающей кампус, зеленели невысокие, скорее всего недавно высаженные ели. Нижние ветви были срублены, оголив стволы на высоту человеческого роста.
Мюррея и Хернстайна привязали к соседним елям, футах в тридцати друг от друга. Они кивнули друг другу распяленными лицами, с мячами во рту.
Студенческий патруль в камуфляжных комбинезонах выстроился в десяти шагах. Дюжина М-шестнадцатых поднялась ровной линией. Командир патруля взмахнул рукой. Треснул дробный негромкий залп.
Два тела обмякли на веревках, и в дуновении ветерка отчетливо ощутилась смесь трех запахов: нагретого смолистого дерева, кислый запах сгоревшего пороха и приторный — крови.
3. — Джон Филипп Раштон! Раса, эволюция и поведение! — Предать очистительному огню!
Книга полетела в костер.
— Ричард Линн! Расовые различия в интеллекте: Эволюционный анализ!
— Да будет предана очистительному огню!
И следующая книга впорхнула в костер, вспыхнув раскрывшимися листами.
Теперь на огненном ложе, огражденном низкой чугунной решеткой, пылал и разбрасывал искры уже холм из книг. Он таял и с шорохом оседал в игре всех цветов пламени, от белого до темно-малинового.
Собравшийся народ сопровождал очередную книгу ревом. Палач поворошил костер длинной кочергой, искры взлетели, и хлопья бумажной сажи закружились в воздухе.
В сводчатом подвале приор ордена Святого Доминика повел носом и удовлетворенно кивнул. Далее суд продолжил дознание.
— Итак, вы признаетесь в богохульстве, а именно — в утверждении, что разум, которым наделил человека Создатель, был дан разным расам в разном объеме и разного качества, а именно… — приор сделал знак.
Встал другой брат, в такой же белой рясе под черной накидкой и, держа лист далеко от глаз, начал читать:
— Средний IQ белых американцев — 102, всех европейцев — 100, латиносов — 87, афроамериканцев — 85, африканцев южнее Сахары — 70, австралийских аборигенов — 60, в то время как восточных азиатов — 106 и евреев-ашкеназов — 113.
У присутствующих скорбно сжались губы. Крайний за столом поймал взгляд приора и кивнул в глубину подвала. Палач повернул рукоятки. Раздался вопль.
— Мы слушаем, — мягко произнес приор.
— Люди рождаются разными, — напряженным голосом сказал Раштон. — Мы систематизировали и обобщили статистический материал на огромных объемах исследований. За много лет, по всему миру. Более двадцати миллионов человек! Это только наука.
