Наращивая машинное производство до бескрайних пределов — человечество ликвидирует себя, делая себя НЕНУЖНЫМ далее для эволюции Вселенной.
Ничем не могу помочь. Кроме как тем, что сказал вам правду.
Глава 44. Критерий превосходства
Что сказала старшая третьего барака на вечерней поверке:
— Ну что, бляди, проститутки, вафлушки, сексуальные работницы ебального фронта? Все на месте? А куда вы денетесь. Новенькая, номер 19–190! Что, коленки о камушки ободрала? В карьере работать — это тебе не яйца крутить по сто баксов за яйцо, да? Штрафованные второго разряда — сегодня без ужина. Остальные — в столовую. Бригадиры и звеньевые — впереди, не нарушать у меня. Нале-ву! Ша-гоом — аррш! Запевай! Суки нетраханные — громче! веселей!
Что сказала заключенная номер 19–190, сидя в полутьме на нарах и привалившись спиной к рифленой пластиковой стенке барака, такой же штрафованной подруге:
— Я ему с самого начала условие поставила: работать буду, могу почти все, только без этой, капрофагии, короче чтоб никакого говна. Но черных обслуживать не буду. Не потому что расистка, а потому что противно. Я их уважаю, всё, работать вместе, есть вместе — пожалуйста, без проблем. Но как этот черный хуй увижу, шланг как у коня, как копченая колбаса — я не могу. И чтоб кожа черная ко мне прикасалась — я что, обязана, в конце концов?
Ну, сутенеров ты же знаешь, они сначала такие ласковые, ты что, прямо медовые. Ладно, говорит, но ты меня тоже пойми: если слух пойдет, что я расист, как мне работать? Посадят ведь, и вас всех пересажают. Так что давай договоримся: я тебе одного направлю на пробу, молодой, чистенький, нормальный парень, ты его попробуй обслужить по-хорошему.
Приходит славный такой клиент, вежливый, ну губы там эти толстенные, нос горилльий, волосенки барашком, но так вообще нормальный. Я подумала: а дай выпью перед этим, это ж типа теста на профессию, надо пройти, и вообще. Другие же многие с черными спокойно трахаются. Выпила. Он меня трогает, ладошки розовенькие, а руки черные, и везде он пальцы сует. Я уж глаза закрыла, а все равно представляю.
Ну, хотела раком, а он по-миссионерски хочет, чтоб все видеть, значит, и в лицо мне смотреть. А у меня уже выпивка под горлом играет. Короче, как он мне всунул свой черный, как я его представила в себе — так ему в лицо и сблевала. Ну ничего не могла поделать, даже отвернуться не успела.
Ну, он меня, конечно, отметелил. Две недели не работала, синяки лечила. И накатил он на меня Дику-Рику, менеджеру нашему, знаешь, сутенеру крышеванному, грозе тридцатых блоков, по полной. Дик-Рик мне: что, лимон сосать не могла? Ладно, черных не бери, Марго и Джейн тебя подстрахуют с черными, если что, ну хоть латиносов-то можешь? Без проблем, говорю, латиносы нормально, молоденькие там вообще красавчики часто.
Но этот пидор черный стуканул на меня в Полицию Равенства. Прикатили к нашему салону, меня в наручники, двое суток в камере — и пожалуйте на суд.
Что ответила подруга, сидя рядом на подушке и угостив новенькую номер 19–190 половинкой настоящей сигареты:
— Если тебе про меня скажут, что ковырялка — ты не верь, они мне завидуют, что старшая меня побаивается. На прошлой зоне девки одной стукачке нож в пизду засунули и распороли до ребер. Думали на меня, а доказать не смогли, только в карцере два месяца продержали. Ты меня держись, это спокойней тебе будет, что мы рядом спим.
Черных здесь нет, их вообще не сажают, и хер с ними, все к лучшему, хоть здесь жить можно нормально. А этих их козлов, мужиков, сексуальных маньяков я бы кастрировала лично. Левой рукой за хуй берешь, правой бритвой чик! — и давай следующего. Знаешь — десять бы кочерыжек срезала — и все бы остальные как шелковые стали. Друг друга бы в жопу ебли — вот это пожалуйста, вот это у нас приветствуется!
Что говорил под сенью американского флага судья перед вынесением приговора в почти пустой комнате заседаний:
— Мы видим, как глубоко живет системный расизм в людях порочной белой расы. Системный расизм тлеет в белых людях на уровне инстинкта, на уровне физиологических реакций. Нам предстоит долгий и трудный путь борьбы за то, чтобы его, расизма, в инстинкте, не должно быть… Все люди имеют равное право на любовь. Все люди имеют равное право на счастье. Все люди имеют равное право иметь равный товар за равную плату. И вот американскому гражданину, члену общества, налогоплательщику… ну все равно, не важно… отказано в том, на что он имеет право — и что на его месте получил бы любой белый. Это преступление ненависти наполняет мое сердце скорбью и гневом.
Подсудимая попёрла… попрала самое святое, что есть в нашей Конституции: право на счастье. Она надругалась над основным и священным принципом нашей жизни — над принципом равенства. С особенным цинизмом она глумилась над истцом, извергнув ему в лицо непотребное содержимое своего желудка.
Но Закон гуманен. Но справедлив. И суров. При этом целителен. Закон предоставляет подсудимой право и возможность исцелиться. Перевоспитаться. Избавиться от белой привилегии, от оскорбительного белого супрематизма. Проникнуться современной, человеколюбивой идеологией равенства и любви… и справедливости. Осознать свою вину и искупить ее полезным трудом на благо общества — и прежде всего на благо угнетенных меньшинств.
Властью, данной мне Законом и народом Соединенных Штатов, я приговариваю подсудимую к девяти годам исправительных работ с отбыванием первого года в колонии строгого режима, а остальных, в случае хорошего поведения — в колонии общего режима.
(Стучит молотком по подставке.) Заседание окончено.
Что сказал сутенер Дик-Рик, гроза тридцатых блоков, своему знакомому по бизнесу, шлепая по попке одну из подопечных дам и передавая ему кое-какие полезные мелочи для Нэнси, а ныне номера 19–190 на женской зоне — чтоб девочки ценила его заботу в любых обстоятельствах:
— Кто что ни говори, но белым черные бабы даром не нужны. Разве что из интереса, для экзотики, разнообразия попробовать. А так, по жизни — очень редко. Из двух баб, белой и черной, белый всегда выберет белую. Ну разве что она совсем старуха или крокодил, или черная совсем уж красавица, тогда чернушечку возьмет. А вот черный — наоборот: ему белых девок подавай. С черными ему проще и привычней, легче, но при возможности, если шансы равные — почти всегда он белую возьмет. Кстати, это и к желтым, и к латиносам относится. Все за свою расу — но хотят белых баб.
Это получается так: мужики — все расисты. Хотят белых. Но как-то им это сходит. А если белая баба черного не хочет — сразу ее в таком расизме обвинят, что конец всему.
Я тебе скажу, когда наша родная Полиция Равенства до этого толком доберется — она заставит установить квоты: кому сколько трахаться с какими расами. Проценты высчитают. Разрешат: три раза с черным — тогда можно пять раз с белым и два с желтым.
Блять, а про женитьбы я вообще. Тоже квоты. Сколько черно-белых семей, сколько желто-белых… кстати, черно-латинские браки — вот это будут смертоубийства! Ха-ха-ха-гхх!..
