— Перестань хныкать и каяться, Мартин. Я горжусь Беном Карсоном и Томасом Соуэллом, Морганом Фрименом и Мухаммедом Али, Перси Джулианом и Опрой Уинфри, Луи Армстронгом и много еще… Это великие американцы. Кстати, может и глупость переименовывать негров в афроамериканцев… а я что — евроамериканец? а еще — азиамериканцы? но если вам так нравится — пожалуйста, я не против, это ваше право.
— Именно — американцы, брат. Не надо нас идеализировать. Ведь мы мечтали о свободной демократической стране черных. И вы нам помогали. Общество создали, фонд, корабли наняли. И черные из Штатов поехали создавать счастливую страну Либерию. Позор нашей истории… Обратили местных африканцев в рабство. Нищая страна с черным диктатором… Про Гаити я не говорю. Нищая помойка. Первая свободная страна черных. Перерезали всех белых. С тех пор — двести лет в дерьме. Бездельники и дураки.
— Только не заплачь. Видишь ли, мы из каменного века десять тысяч лет дорастали до цивилизации. А вы что — хотите перепрыгнуть за двести? На это никакой гениальности не хватит.
— Джон, я мечтал о взаимном уважении. Мы должны ценить, что и школы, и письменность, и наука — это все создали белые. Но если уж вы нас сюда привезли — позвольте нам тоже жить как людям. Своим честным трудом, быть равными гражданами, приносить пользу отчизне — нам ведь больше ничего не надо. И ведь это уже было, ты понимаешь, было! Я ведь за это жизнь отдал, брат!
— Ну и как — больно было? Жизнь отдавать?
— Нет, если по правде. Удар — и засыпаешь, даже боли нет. Мне даже неловко перед тобой.
— Да уж быть повешенным — казнь позорная. Ничего. За святое дело. Ведь не только за вас, ребята. За совесть и душу всех белых тоже. Иисус больше страдал, и позора больше принял.
— О твоем мужестве сразу легенды пошли, еще когда ты письма из тюрьмы перед казнью писал.
— Эти собаки хотели, чтобы я струсил. Не дождутся от христианина. Пришлось потерпеть. Что делать. Случается.
— А знаешь, Нат Тернер умер как трус. А ведь он зарезал школьников, детей.
— За это он горит в аду. Незачем было привозить его в рабство из Африки.
— Не списывай все на рабство, Джон. Эти негодяи и убийцы, этот Малькольм Икс или Луис Фаррахан, черные фашисты, сеют зубы дракона. Черные пожнут бурю, которая может смести нашу расу. Мне страшно за нас…
— Знаешь, что обидно? Мы ведь с тобой сделали все, что могли. И много ведь смогли!
— Да уж. Через полтора года после твоей смерти Север начал освободительную войну против Юга. Песню о тебе поет вся страна до сих пор.
— А в честь тебя вообще установили государственный праздник. Каждый год, третий понедельник января. Портреты, митинги, речи. Тебя помнят, брат.
— Глядя из прошлого — что видишь, Джон: что будет?
— Такие узлы рубятся только оружием, Март. Тяжелая война. Не видали мы еще такой.
— Никто не видал. Обидно только. Мирно уже зажили, дружно, уважали друг друга.
— Мне бы мои полста годков сейчас, да чтоб живьем. Своей бы рукой зарубил десяток белых провокаторов — и все стало бы спокойно. А ты что бы сделал?
— А я нашел бы такие слова, которые Господь зажег в самой глубине моего сердца, и нес бы их моему народу денно и нощно, дабы наставить его на путь истинный.
— Хм. Тебе не кажется, что мы неплохо дополнили бы друг друга?
Затем послышался вой полицейских сирен, лай собак, команды через мегафон — двое обернулись друг к другу и пожали руки. И засвистели такую же старую мелодию, как первая:
When Israel was in Egypt land…
Let my people go!
Oppressed so hard they could not stand…
Let my people go!
РАВЕНСТВО КУЛЬТУР
Ты чему студентов учишь, паразит? Какое на хуй равенство культур?! Не-ет, профессор, пойдешь ты на перевоспитание. В деревню. И ни хера не в нашу мы тебя определим. По культобмену. В Срединную Социалистическую Североамериканскую Республику. СССР — слыхал про такую страну, блять? Трепещешь, сука? Правильно трепещешь.
Вот там ты света божьего не взвидишь. Вложат тебе ума насчет равенства культур, блять! Про израильские кибуцы слыхал? А про советские колхозы? Не слыхал… А про немецкие концлагеря слышал? Да не шарахайся ты, не буду бить, это я так, по щечке тебя потрепать хотел… с-сученыш.
Значит, что пять тысяч лет назад белые изобрели колесо — это все хуйня? Да? На Балканах, в Двуречье — зачем им колесо? А насчет клинописи и египетских иероглифов — ерунда, верно?? И пирамиды там, канализация, орошение — на хер? А скульптура, блять, а живопись, а Кольт с Эдисоном и Форд с Эйнштейном — все хуйня, да? Вот индейцы, они да!.. ой, блять, коренные американцы, ой-ё-ёй, простите! А то эти милые наивные люди вставят мне колючий стебель в хуй и начнут вертеть. Ты не пробовал? А потом снимут скальп, но сначала все жилы на веточки вымотают. Уй, какой я неполиткорректный! Уй, дайте мне пять лет тюряги! Что, блять, кончилась ваша власть? Вот несчастье-то какое.
Не слыхал: Черчилль сказал как-то, что он не признает право собаки на сене на это самое сено? Жить в вигваме! Жрать мясо и коренья! Быть неграмотным, медицины нет, продолжительность жизни 25 лет! Одеваться в шкуру, бегать бегом. Лошади? Их белые привезли, блять.
И вот, значит, культура негров, индейцев, арабов — она не хуже нашей, европейской, американской, да? А хули же они тогда лезут учиться в наши университеты, ездят в наших автомобилях, освещаются нашим электричеством и лечатся в наших госпиталях?! Хули они звонят по нашим айфонам, летают нашими самолетами, а сами, суки поганые, еще стреляют в нас из наших пистолетов? У них же, в их культурах, ни хера ничего не было! Гонца рысью гнать вместо телефона! Копье кидать вместо винтовки! Жить в хижине вместо дома! И срать где ни попадя вместо туалета!
И если они живут в нашей — в нашей, блять, культуре — так пусть будут любезны знать и помнить, что их первобытный, грязный и примитивный образ жизни нашему ни хера никогда не равнялся. И будут счастливы, что им разрешили здесь поселиться и пользоваться всем тем, что мы изобрели за тысячи лет. Нам они все и на хер не нужны! А «культурой» своей пусть жопу подотрут! Совсем обнаглели… ур-роды!
Па-адъем! Колонна, строиться! Умники университетские… шагом марш на работу!
Книга VII
Утро и мир
Жизнь начинается с телевизора. Или день начинается с телевизора. Или ежедневная жизнь начинается с телевизора. Или сон сменяется не то чтобы явью, но явью телевизионной. Или компьютерной. Что одно и то же. Кому как угодно.
Туалет, зубы, чай, кофе, завтрак, сорочка, туфли — это все не жизнь. Это физиологический процесс, форма существования: есть, дышать, потеть, двигаться. А жизнь — это присоединение к миру. Щелк! — и ты присоединен.
