Старейшина селения, который назвался Рэнди Берри и даже отвесил при этом неуклюжий и церемонный поклон, поинтересовался насчет спиртного на яхте. Лесли сплавал за двумя бутылками «Wild Turkey 101», тем временем под пальмы принесли стол и накрыли очень старой итальянской скатертью в красно-белую клетку. Поданы были ананасы, манго и папайя.
И тут Рэнди Берри сначала озадачил, а потом напугал Билла с Лесли.
— Вы… родственники? — спросил он.
— Мы супруги, — ответил Билл.
— Слава Богу, — выдохнул Рэнди с облегчением и как-то задумчиво, неуверенно перекрестился.
— Почему «слава Богу»? — не понял Лесли.
— Потому что иначе вас пришлось бы убить, — сказал Рэнди.
Он улыбнулся, и все улыбнулись, весело и открыто, их загорелые морщины, их седины и лысины. Но эти тощие, чистенькие и нищие старики распространяли атмосферу некоей безнадежности. Безнадежность, как зыбкое марево в знойный полдень, дрожала в зеленой резной тени, в пронзительно-голубом небе, и силуэты дальних гор тоже неуловимо струились в этой исходящей от них безнадежности.
— С чего бы? — спросил Билл и ощутил свои мускулы: он разломает этих старцев, как макароны. Если только у них нет оружия, подумал он.
— Вы проникли в запретную зону, — назидательно уронил Рэнди. — А это чревато неприятностями. Для нас. Вы что, ничего не слышали о Мауи?
Билл подумал, что давно пора налить, и скрутил пробку с флакона. Шеренга разномастных стаканов отблескивала на столе. Он развел рыжую струйку по семи стаканам, и бутылка наполовину опустела.
— За любовь, — сказал Рэнди.
— За доброту, — добавил лысый старик с двумя торчащими вперед, как у суслика, зубами. Его звали Роб Носсе.
К концу второй бутылки Роб сказал ностальгически:
— Отвыкли мы тут от настоящей выпивки. Осточертел этот фруктовый самогон.
Тем не менее на столе появились еще бутылки, уже без этикеток и заткнутые самодельными затычками из коры, но пойло было приемлемым.
И уже вечером, когда разбрасывал искры костер, а разговоры сделались громкими и диалоги распадались, Билл Сайкс, журналист, и Лесли Адамс, программист, услышали то, о чем одни уже забыли, а другие не знали вовсе.
Когда после Катастрофы и окончания Гражданской Войны прошли новые границы и возникли Христианские Штаты Среднего Юго-Запада, мормоны, ставшие у власти на территориях бывших Юты, Айдахо, Вайоминга и Аризоны, добились референдума о лишении прав и депортации всех причастных к ЛГБТ. Поддержка населения оказалась практически всеобщей. Встал вопрос, а куда же их депортировать?
Переговоры длились несколько лет, и все это время несчастные геи, лесбиянки, трансгендеры и лица небинарной половой принадлежности томились в трудовых лагерях. Это было новое рабство. Жили они в казармах за колючей проволокой, питались в столовых, а работать на полях или фабриках их увозили утром и возвращали вечером. Казармы были общие, сожительство геев с лесбиянками не возбранялось. Интернет в этих зонах отсутствовал, телепередачи проходили строгую цензуру, заключенным предоставлялись электронные книги, где отношения были строго гетеросексуальны.
Южная Америка, Австралия и Московия от них отказались. В Африку и Сибирь категорически отказались ехать они сами. Мусульманские Европа и Восток их казнили бы. В Китае сошлют в трудовой перевоспитательный лагерь. А сплавлять их себе под бок в Калифорнию или Нью-Йорк означало поставлять людей врагу и добавлять бензин в огонь неутихающей борьбы против себя же.
Гаваи к тому времени обнищали и обезлюдели. Туризм заглох в бедствиях и смуте мирового переустройства, а население почти поголовно вымерло от СПИДа и Ковида. Корабли для переселенцев зафрахтовали под все тем же дешевым либерийским флагом.
Гомосексуалистов и иже с ними доставляли в траках на север до канадской границы и далее на запад севернее Беллинсхема. И оттуда через пролив Жуан де Фука суда под дешевым либерийским флагом везли переселенцев к новой жизни на дальних землях (аналогия с сосланными в Америку и Австралию когда-то).
Сенсационный репортаж Билла Сайкса с последующим продолжением превратился в целую книгу и печатался с продолжением в одиннадцати воскресных выпусках. Один выпуск был посвящен душераздирающим сценам расставания бедняг с родиной, и над ним плакала вся страна. Другой полностью состоял из воспоминаний стариков о начале жизни в ссылке: Билл записал их рассказы на рекордер (оказавшийся с ним, сказался профессионализм). Третий скупыми штрихами, без всякого пафоса, описывал их кладбище, как они хоронили своих друзей, как многие кончали с собой. Был выпуск об отщепенцах и ренегатах, которые в тяжелых условиях отказались от своей идентичности, от своих идеалов и начали признаваться бывшим друзьям, что на самом деле испытывают влечение к женщинам… И заключительная глава этой родившейся книги вселяла в читателей гордость и надежду: заброшенные люди на заброшенном острове вновь возвращаются в лоно большого человечества.
Критики обрушили на первую книгу молодого писателя шквал похвал, и только один скептик, без которого никогда не обходится, сообщил, что мало кто из островитян дожил до контакта, так и тех никто не собирается возвращать: в бюджете давно нет ни копейки, и уровень жизни настолько упал за последние тридцать лет, что возвращенцы из прошлого времени могут стать источником нежелательной информации.
Часть первая. Район социальной защиты
1. Коллективизм меньшинства.
— Их свозили издалека, с разных мест, некоторых даже с восточного побережья. Автобусы и поезда под охраной. Охраняли от народного гнева. Очень уж их ненавидели, ликвидаторов будущего. Особенно те, у кого детей растлили и сделали гомосеками. Родители митинговали, требовали для гомоактивистов казни. Один автобус сумели отбить, так чуть не всех успели пристрелить или повесить, пока отряд самообороны не подоспел. А как людей осуждать. Представляешь, остаться без продолжения рода, без внуков, сгинуть бесследно.
Отвели под их поселение огромную территорию, больше любого ранчо, миль сто пятьдесят севернее Лас-Вегаса начиналась. Колючая проволока, рейнджеры границу объезжают, все как полагается.
Климат, конечно, соответствующий. В основном пустыня, пекло, но зимой холодно. В небе солнце и стервятник, на горизонте горы фиолетовые, а их все подвозят и выгружают под дулами. На всякий случай. Хотя куда им бежать? За побег объявили расстрел на месте.
И вот сгружают им палатки, топоры, лопаты, инструмент разный — и начинают они строить себе поселки. Нищета, конечно. Трижды в день питание возят, но какое питание? Впроголодь. Да-а, это тебе не оргазм в жопе друга испытывать. Усохли все на солнышке, обуглились, лохмотья по ветру плещутся. Стоял у колючей проволоки и вдаль смотрят. Тоже ведь божьи твари… А может, сатанинские, это еще как разобраться.
Я тогда электриком работал, за прожектора отвечал. Жалко их иногда, конечно. А потом вспомнишь: ну что, суки, хорошо потешились людей в тюрьмы сажать, кому вы не нравились? Все же мы это прошли: посмей против пидарасов и лесбиянок слово сказать — и вон тебя с работы, детей заставляют от тебя отказываться, старые друзья поздороваться боятся. Не-ет, сами себе сюда дорогу вымостили: пора и ответ держать. Из-за кого у нас с каждым годом народу-то все меньше и меньше?
