Стерхова вгляделась в экран и, чуть помолчав, спросила:
– Думаете, что это специально?
– Да неужели не видно?! Ограждение и стойки в нескольких местах подрублены топором!
– И только потом их сломали… – тяжело роняя слова, закончила Анна.
– Это убийство, – заключил Иван Николаевич.
– Предположим, самого Савельева столкнули в машине в реку. Но кто убил остальных?
– Главное, не он. С этого момента я абсолютно уверен, что Савельев невиновен ни в съезде с моста, ни в убийстве своей семьи. – В приступе раскаяния Рябцев схватился за голову: – Боже мой! Где двадцать лет назад были мои глаза?!
– Вам нужно успокоиться. Пожалуй, поищу для вас валидол. – Стерхова поднялась и снова направилась к шкафу. Вернулась она с таблетками. – Вот, примите. Остальные можете оставить себе. Пригодятся.
Рябцев вытащил одну и сунул ее под язык.
– Вы правы. Похоже, нас с вами ждет много нового.
– Нас с вами? – Стерхова удивилась. – Вы здесь при чем?
– На мне, пожалуй, в большей степени, чем на вас, лежит ответственность за раскрытие этого дела. Я в некотором роде виновен…
– Бросьте! – прервала его Анна. – Вы здесь ни при чем. Обычное стечение обстоятельств. У следователя, как правило, завал сложных дел, а тут – какая-то авария…
– С тремя смертями, – вставил Иван Николаевич. – Я чрезмерно уверовал в очевидность.
– Вы правы, уверовать в очевидность – самая опасная иллюзия в нашем деле.
– Будь я постарше, меня бы это насторожило, и я бы все осмотрел! – Рябцев махнул рукой. – Да что тут говорить. После драки кулаками не машут.
– Драка только начинается, – сказала Стерхова и, чуть помедлив, добавила: – Вчера я показала фотографии одному человеку.
– Кому? – оживился Рябцев.
– Некому Бабаджанову. Есть такой криминалист, хотя и странноватый немного.
Иван Николаевич вдруг повеселел:
– А еще рассеянный. Путает и забывает все, включая времена года и дни недели. Все за исключением того, что касается работы. С этим у Бабаджанова все в порядке, можете мне поверить.
– Верю, – сказала Анна. – Так вот, он сказал: перед падением в реку машина Савельева была не на ходу.
– Так-так… Это уже интересно.
– И еще: она съехала в реку задом.
– Точнее, ее столкнули, – заметил Иван Николаевич. – Теперь-то мы это видим.
Стерхова опустила голову.
– Знаете, какая мысль не дает мне покоя?
– Поделитесь. Будет интересно.
– За что, за какие грехи можно убить врача, трехлетнюю девочку и молодую женщину?
Рябцев замотал головой:
– Мне нечего вам ответить. История и вправду чудовищная.
– Да, и вот еще что! – вспомнила Анна. – Сестра погибшего сказала, что Юлия Савельева везла в руках стеклянные полки. В протоколе осмотра об этом ни слова.
– Стекло? – Припоминая, Рябцев скривил рот. – Нет, не помню. Задняя дверь была открыта. Возможно, при подъеме из реки полки выпали в воду.
– Водолазы осматривали дно реки?
– Не раз. Но мы искали тела, а стекла в воде не разглядеть.
– Да, я это знаю, – вздохнула Анна. – Вы, случайно, в Энск завтра не едете?
– А нужно?
– Надо бы повидать одного человека и заглянуть в хранилище вещественных доказательств.
– Во сколько за вами заехать?
– В семь. Я живу в служебной квартире. Знаете, где?
– Конечно! Тогда до встречи. – Рябцев направился к выходу и в дверях столкнулся со Шкарбун: – Здравия желаю, Ирина Ивановна!
Та не без кокетства скомандовала:
– Вольно, Иван Николаевич! – Потом перевела взгляд на Стерхову и сдержанно доложила: – Разрешение на изъятие вещественных доказательств оформлено, вечером заберите у секретарши.
– Напомните, пожалуйста, имя.
– Чье?
– Секретарши.
Шкарбун уселась за стол и вполголоса проронила:
– Ее зовут Кристина.
Глава 9
Жестокий романс
Вечером в служебной квартире раздался телефонный звонок. Выскочив из ванной, Анна схватила трубку:
– Здравствуй, мама. У тебя все в порядке?
– Что я… – грустно сказала мать и поинтересовалась: – Как там у тебя? Как городок?
– Не знаю, что сказать… – Анна замолчала, и вдруг подобрала нужное слово: – Он – душный.
– Одно радует, что ты там ненадолго.
– Сегодня шестой день командировки.
– Вот видишь, уже считаешь дни. Раньше такого не было.
– Это ни о чем не говорит… – сказала Анна.
– Поссорилась с Николаем?
– С чего ты взяла?
– Кому понравится такой образ жизни? Он – в Придивном, ты – в лучшем случае в Москве или мотаешься по городам и весям. Я знала, что ничем хорошим эти отношения не закончатся.
– Может быть, так и лучше…
– Да ты в своем ли уме?! Опомнись! Тебе тридцать восемь, а у тебя нет ни мужа, ни детей, ни плетей!
– Ах, оставь, мама! – вскинулась Анна. – Этот разговор без начала и конца!
– Вспомнишь мои слова, да поздно будет, – всхлипнула мать, но тут же сказала: – Иван развелся с женой.
– Зачем ты мне это говоришь?
– Чтобы знала, что он свободен. Признайся, Аня: ведь не так уж плохо вы жили? Ну гульнул мужик разок или два, так ведь не сахарный, с него как с гуся вода.
– Где-то я уже слышала эту фразу, – скривилась Анна. – Сейчас положу трубку, а ты не сердись – мне завтра рано вставать.
– Не буду, – послушно сказала мать.
– И пообещай, что не станешь болеть. Ты у меня одна.
– Обещаю.
Назавтра утром приехал Рябцев. В назначенное время Анна ждала его на скамейке возле подъезда.
Он вышел и распахнул тяжелую дверцу «Волги»:
– Прошу!
Стерхова уселась на переднее сиденье, пристегнулась и, дождавшись, пока он сядет, спросила:
– Сколько нам ехать?
– Недолго. До Энска около семнадцати километров.
– Ах да! Ангелина мне говорила.
– Уже обзавелись новыми знакомствами?
– Ехала в одном купе с директором Энского радиозавода.
– Дружите с Горской?! – Рябцев удивленно взглянул на Анну.
– Всего лишь оказались попутчицами.
