— Чертовы критики опять все испортят, — сказал Эрнест. — Они просто из кожи вон лезут, так хотят со мной разделаться.
Я взяла его под руку, придвинулась ближе и положила голову ему на плечо.
— У них ничего не получится, Клоп. Просто не обращай внимания на всяких там злопыхателей.
— Они тупо смотрят по сторонам и не видят настоящее у себя под носом.
— В этот раз непременно увидят.
Откровенно говоря, я слегка беспокоилась, что образ Марии, испанской девушки, в которую влюбился Роберт Джордан, может рикошетом ударить по мне, как это уже произошло с глупой Дороти, персонажем пьесы «Пятая колонна». Но я прогнала от себя тревожные мысли и сказала:
— Не думай о критиках. Просто лей свой сок, пока кувшин не опустеет. Ты уже знаешь, чем закончится эта история?
— А разве можно знать конец истории, пока ее не допишешь?
Стая кубинских снегирей, которых местные жители называют негрито, кружила в небе у нас над головами. Маленькие черные птички высматривали подходящее для ночлега лавровое дерево.
— Вот, например, разве мы с тобой знаем, как все для нас закончится? — спросил Эрнест.
— Ну, это вполне предсказуемо: рано или поздно мы умрем, как и все остальные. Это лишь вопрос времени.
— Времени, которое можно прожить по-разному.
— Да, с этим трудно поспорить.
— Нам так славно вместе пишется, Муки.
— И снова я соглашусь с тобой, Клоп.
— Давай завтра хорошенько поработаем, а потом выйдем в море на «Пилар».
— Я смогу поплавать, пока ты рыбачишь.
— Студж, да ты всю рыбу распугаешь своими очками!
В море я плавала в мотоциклетных очках. Так я могла подружиться с маленькими цветными рыбками и избежать знакомства с большими, которых любил ловить Эрнест.
— Неужели я в них настолько страшная?
— Ты в них такая сексуальная, — сказал он. — То есть не совсем так: они не делают тебя сексуальнее, просто ты выглядишь сексуально даже в этих жутких очках.
— Возможно, это из-за купальника, — предположила я.
— Возможно. Мне нравится твой купальник, но маленькое черное платье нравится еще больше. — Эрнест провел пальцем по ткани. — Мне нравится снимать с тебя это маленькое черное платье. Почему бы нам прямо сейчас не вернуться домой и не заняться этим? А завтра выйдем в море на «Пилар», прихватив твои сексуальные очки.
— Давай сначала поужинаем.
— Давай выпьем во «Флоридите», а потом отправимся домой и снимем с тебя это платье.
— Выпьем и поужинаем. А завтра утром будем писать так же хорошо, как сегодня, потом соберем корзину для пикника и проведем вечер на «Пилар».
В мае Полин прислала Эрнесту телеграмму, в которой предлагала ему на день рождения Патрика приехать в Нью-Йорк и вместе сходить на боксерский поединок Джо Луиса и Тони Галенто.
— Конечно поезжай, — сказала я. — Мышонок очень обрадуется.
Но телеграмма пришла слишком поздно, Эрнест не успевал на нужный рейс до Нью-Йорка.
— Могла бы предупредить меня заранее, — возмущался Хемингуэй. — Только о себе и думает, эгоистка чертова! Чтобы оплачивать все ее прихоти, надо писать с такой скоростью, на какую ни один писатель в мире не способен.
До этого они с Полин уже крупно поругались. Она повезла сыновей в Нью-Йорк, чтобы отправить их в летний лагерь, о чем даже не удосужилась заранее сообщить Хемингуэю. Просто поставила мужа перед фактом.
«Я просто не хотела тебя лишний раз беспокоить, — писала она. — И уверяю тебя, дорогой, я посылаю детей в лагерь вовсе не для того, чтобы от них избавиться, как ты, наверное, думаешь».
Но после просьбы приехать на день рождения Патрика жена так долго не связывалась с Эрнестом, что в конце концов он сам ей позвонил и узнал, что у Полин внезапно открылось ректальное кровотечение, пока она подыскивала дом на лето на острове Нантакет. Очевидно, особняк в Ки-Уэсте для нее уже недостаточно дорог, заметил Хемингуэй.
В результате Полин вернулась в Нью-Йорк, чтобы пройти медицинское обследование. Эрнест собрался лететь к ней.
Я составила список всех наших расходов, как уже делала это после Испании, и порадовалась, что ни от кого не завишу и никогда никому не буду в тягость, какой бы дом мне ни захотелось снять на лето.
— Вот итоговый счет, на случай если ты не вернешься, — сказала я.
Однако результаты обследования стали известны еще до отъезда Эрнеста. Ничего страшного у Полин не обнаружили.
— Просто лопнула какая-то вена в ее тугой заднице, — пошутил Хемингуэй.
Полин предложила ему поехать в путешествие по Европе с большой компанией друзей. Решила, что это последняя возможность попасть туда до начала войны.
«Наш последний шанс» — так она написала.
Эрнест ответил, что, используя военный психоз, можно добиться всего, а война не принесет ничего, но, если лидер Германии продолжает зажигать спички, чтобы показать всем, сколько у него бочек с порохом, то какая-нибудь одна обязательно рванет. Он отказался от поездки, заявив, что ему нужно работать, и Полин отослала мальчиков в летний лагерь, а сама отправилась с друзьями в Европу. Она писала о том, как ей жаль, что муж не смог к ним присоединиться. Вложила в конверт вырезанные из газеты фотографии пожилой пары плотного телосложения и мужчины в килте, которые поднимались на борт парохода. Приписала, что когда они в следующий раз соберутся в Европу, то будут выглядеть как эти люди на фото.
«Милый, ни о чем не волнуйся и спокойно работай. Лучше тебя никого нет».
Ко дню отплытия она потратила все деньги с их общего счета.
Чтобы покрыть ее расходы, Эрнест занялся продажей прав на экранизацию романа «Иметь и не иметь».
Наступило двадцать первое июля. Свой сороковой день рождения Эрнест хотел провести за работой.
— Подумаешь, юбилей. Тоже мне событие, — сказал он накануне. — А вот если получится написать хороший роман, тогда будет что праздновать.
— Я даже не сомневаюсь, Бонджи, что у тебя все получится. Ты непременно напишешь самый лучший, ужасно скрофулезный роман.
Эрнест рассмеялся и заметил, что чует неминуемый приезд Мэти. А я закрыла глаза и вспомнила, как в детстве любила бывать с мамой на пикниках. В солнечный день мы с ней, положив в корзинку сэндвичи, вареные яйца, фрукты, бутылку лимонада и томик стихов Роберта Браунинга, садились в трамвай и отправлялись на озеро Крев-Кёр.
— Ты точно не против того, чтобы она нанесла нам визит в твой день рождения? — спросила я, как будто если бы он вдруг стал возражать, что-то бы изменилось.
Мне с огромным трудом удалось уговорить Мэти навестить нас с Эрнестом, и она должна была приехать в Гавану на следующее утро.
