— Открой, Кролик, — попросил он. — Открой прямо здесь. Прямо сейчас открой.
В коробочке оказалось обручальное кольцо с бриллиантом и сапфиром.
— О господи, Бонджи, какая красота! — Мне захотелось прикоснуться к кольцу, вставленному в подушечку из красного бархата. — И камни просто огромные.
— Сомневаешься, не фальшивые ли они? Тогда вперед, попробуй камешки на зуб, — предложил Эрнест.
Мама положила руку мне на плечо и легонько сжала его: это был призыв подумать над тем, что я собираюсь сказать или сделать. Камни, разумеется, были подлинные, а вот Эрнесту верить не стоило — вот что означал жест Мэти. Ведь Хемингуэй все еще был женат на Полин. Я уже через это проходила: согласилась выйти за Бертрана де Жувенеля, хотя могла бы и догадаться, что жена никогда его не отпустит.
Я осторожно достала из коробочки кольцо. Мэти руку так и не убрала.
— Не говори глупостей, Клоп, — сказала я и надела кольцо на палец. — Я знаю, что камни настоящие. «Финка Вихия», Сан-Франсиско-де-Паула, Куба
Август 1940 года
И вот наконец наступает момент, когда ты впервые видишь гранки своей книги: твои слова напечатаны сказочно красивым шрифтом, именно такими они придут к читателю. Гранки «По ком звонит колокол» прислали на Кубу авиапочтой, Эрнест получил их почти сразу же после того, как прилетел туда сам. Он был счастлив, даже несмотря на приложенные к гранкам записки с рекомендованными его издателем и редактором изменениями.
Пока Эрнест дорабатывал свой роман, я пыталась найти выход из ловушки, куда меня загнали Хемингуэй с Чарльзом Скрибнером. Эрнест, желая мне добра, решил, что если я заключу контракт на книгу, то волей-неволей стану дисциплинированной и усидчивой. Он посовещался с Чарли, и эта парочка состряпала план, согласно которому я должна была написать роман для издательства «Скрибнер». У меня были нормальные деловые отношения с моим издателем Чарльзом Дуэллом, который, насколько я знала, терпеть не мог меня лично, но ему нравилось, как я пишу. Что же касается Чарли Скрибнера, то тут оставалось лишь гадать, по какой причине он предложил мне контракт. Вполне возможно, что ему просто хотелось сделать Хемингуэю приятное.
Осенью мы собирались поехать в Сан-Валли. План был такой: мы с Эрнестом плывем на пароме в Ки-Уэст, оттуда он везет меня на машине в Сент-Луис, где я навещаю Мэти, а сам отправляется к мальчикам в Айдахо и ждет, когда я к ним присоединюсь.
— Если развод не затянется, Муки, то поженимся прямо там, в Сан-Валли, — сказал Эрнест.
— Клоп, мы не можем пожениться, пока Мышонок и Гиги будут в Айдахо, — возразила я. — Я уже не говорю про Бамби.
— Мальчики будут с нами, но после свадьбы они уедут домой, миссис Бонджи-Чушка. А мы сможем жить там, сколько захотим, и делать, что душа пожелает.
Хемингуэй все лето пытался прийти к новому финансовому соглашению с Полин. Переговоры велись через ее дядю Гэса. Тот постоянно заверял Эрнеста, что его племянница согласна на новые условия, а потом оказывалось, что она велела своему адвокату потребовать больше денег. Эрнест подозревал, что Полин хочет положить конец его литературной карьере, потому что он вряд ли сумел бы писать романы, если бы от него требовалось ежемесячно выплачивать бывшей супруге определенную сумму, в которой та даже не нуждалась. Полин настаивала на том, чтобы Эрнест оплачивал дорогущий дом в Ки-Уэсте, хотя она закрыла его, а сама переехала в Сан-Франциско, в не менее дорогой особняк на Телеграф-Хилл, с видом на бухту и мост Золотые Ворота. В отличие от Хэдли, которая без всей этой возни уступила Эрнеста Полин, вторая жена решительно настроилась попить у него крови. Наблюдая, как один человек старается принудить другого заплатить акциями и облигациями, домами и мебелью за то, что его разлюбили, я начала сомневаться в том, что в этой жизни вообще имеет смысл выходить замуж.
— Когда допишешь роман, мы сможем поехать корреспондентами на войну, — сказала я. — После того, как мальчики вернутся в школу.
— А как же гранки?
— Не говори глупостей, с гранками ты управишься еще до отъезда сыновей.
— Книга выйдет не раньше октября, — уточнил Эрнест.
— Хорошо, — кивнула я. — После того как книга выйдет в октябре, мы сможем поехать на войну.
— Боюсь, война затянется надолго, — вздохнул Эрнест. — Не волнуйся, у нас будет вдоволь времени, чтобы успеть погибнуть.
В тот же вечер Хемингуэй спросил у Мэти:
— Эдна, почему вашу дочь так притягивают массовые убийства, эпидемии и кровавые бойни? Я вот о чем толкую: медовый месяц Марти представляет себе так: я бросаю писать и еду вместе с ней на войну.
— В «Кольерс» хотят отправить меня в Китай, — объяснила я маме.
Противостояние между Китаем и Японией вошло в более серьезную фазу по сравнению с инцидентом на мосту Марко Поло, который случился три года назад, когда мы в Белом доме представляли президенту фильм «Испанская земля».
— Или честнее будет сказать, что Марта хочет поехать в Китай, потому что в «Кольерс» еще не решили, кого туда послать: ее или какого-нибудь другого, не столь известного журналиста, — уточнил Эрнест. — Боюсь, Эдна, вы перекормили свою дочь Сомерсетом Моэмом. Она воображает, будто Китай — это экзотические дома, женщины, укутанные в яркие шелка, и европейские мужчины в костюмах с иголочки, которые на рикшах подъезжают в Европейскому банку на набережной.
— А еще пагоды и маленькие деревянные лодочки-плоскодонки, которые называются сампанами. По-моему, Китай — это самое волшебное место на земле.
— Лично мне известно только одно чудо, — заявил Хемингуэй. — Мой родной дядя был миссионером в провинции Шэньси и однажды, когда он верхом возвращался домой после встречи с далай-ламой, сам себе вырезал аппендицит.
— О, все ясно! — воскликнула я. — Тебе завидно, что Мэти давала мне читать Моэма, а твои родители заставляли тебя отдавать карманные деньги на пожертвования в пользу бедных невежественных китайцев.
— Дядя Уиллоби, — не унимался Эрнест, — был братом моего отца. Между прочим, Хемингуэй в переводе с китайского значит «Охотник на волков». А от кузенов я научился петь на китайском «Иисус любит меня».
— Значит, ты просто обязан поехать со мной в эту командировку, Клоп, будешь петь за меня. Надеюсь, в Китае есть гитары?
— Если только в «Кольерс» вообще пошлют тебя туда.
— Уверена, что пошлют, как только узнают, что ты будешь петь добрым китайцам о нашем Господе на понятном им языке.
На следующий день, двадцать третьего августа, я написала Чарли Скрибнеру о том, как это мило с его стороны предложить мне контракт, однако… Письмо получилось длинное. Надо было отказаться, но так, чтобы издатель почувствовал облегчение, а не счел это за оскорбление. Я объяснила, что не умею писать книги на заказ, что, пока сама не поверю в то, о чем пишу, ко мне не придет вдохновение. И добавила, что в самом крайнем случае, если буду совсем уж умирать с голоду, могу зарабатывать на жизнь мытьем полов или придумывать рекламу корсетов, поскольку уже имею в этом деле опыт (в рекламировании корсетов, а не в качестве поломойки). А если говорить серьезно, то я предпочитаю писать для «Кольерс». Они уговаривают меня поехать в командировку на войну, и я с нетерпением жду, когда представится такая возможность. И я рада, что Эрнест тоже хочет поехать со мной, после того как закончит работу над книгой. Только вот пока еще неизвестно, куда именно.
