— А что там? — любопытство заиграло в глазах ребёнка. — За рубежом?
— Непокоренные пески Мэй, где живут только моолонги.
Мальчик спрыгнул с гвара, позабыв о зашибленной ноге, набрал полную пригоршню песка. Почувствовал его жар и то как осколки скал впиваются в ладонь. Он закрыл глаза и прислушался, но услышал лишь храп гвара и далекий одинокий крик птицы.
— Я хочу увидеть их, — серьезно произнёс мальчик. — И то, что за ними.
Дхару улыбнулся:
— Для этого придётся нарастить панцирь и пересеять все мертвое золото Мэй. Готов ли ты вставать раз за разом, зная, что вновь упадёшь?
Вариол посмотрел на Отца, скрестил руки на груди и хитро прищурился:
— Я думаю, настоящий герой, хоть и готов вставать раз за разом, ноне планирует падать.
Дхару рассмеялся и сгрёб мальчика в охапку.
Колесо Орта провернулась много раз с того разговора, но Карш каждый раз, проезжая Ребро Змея, вспоминал слова Отца и вкус песка, смешанный со слезами, кровью и упрямством. За эти годы он не просто научился слушать пустыню, но не представлял жизни без неё. Бист по духу, истинный сын своего отца, караванщик. Вот только что-то изменилось. Спроси его кто сейчас о любви к Мэй, что бы он ответил?
Карш хмуро смотрел вдаль, там, где на горизонте карбункулом сверкнул Хронометр на белой Башне Орму. Время и кровь. Страсть разъедающая сердце, иссушающая разум. Вот чем была эта любовь — Мэй выпивала жизни всех, кто касался ее владений. Потом, кровью, жаром вгрызалась в кости и плоть, подчиняя, порабощая. Как камни орма, вытягивающие пламя, так и проклятый песок пожирал тхару. Мгновение за мгновением, капля за каплей.
Стоя на Ребре, караванщик смотрел как всадники на валангу тают, направляясь к Аббарру. Спешившись Карш зачерпнул ладонями песок.
— Можно ли услышать то, что мёртво? — спросил Карш, вглядываясь в перемолотые горы. — Сколько не лей слез и крови, тебе всегда будет мало. Ведь так?
Карш поднялся и отряхнул руки. Запрыгнув на гвара, он посмотрел в сторону Чёрного цветка. Сердце сжала неведомая доселе тоска по дому, но развернувшись, он пустил Золотинку в противоположную сторону: вниз по змеящимся рёбрам бархана. Туда, где ждал Мараг:
— Зайдём в Шаанарх, негоже вести пустых гваров через Торговые Врата.
Небольшое поселение славилось старой легендой, специями и красителями. Жители, ловкорукие бисты архаа, передавали секреты ткачества и окраски из поколения в поколение, а бутылковые деревья — хаа, тянущие свои корни до самого спящего Дракона давали живительную влагу, кров и тень. Со стороны деревня напоминала огромное перекати-поле — сплетенные клубком ветви, лишены листьев, но сплошь усеянные мягкими бурыми наростами хаатаар, «камни хаа», толстокорыми и водянистыми. Хаатаар были природными флягами, и основным источником пищи местных. Ими кормили низкорослых коз, что давали шерсть и молоко, в их кожуре вываривали ткани, чтобы получить глубокий, насыщенный охристый оттенок. А глинистая почва у подножия деревьев была прекрасным сырьем для изготовления посуды. Однако, те, кто ехал из Азура или Варме редко делали крюк и теряли два дня на Шаанарх. Редкие ротозеи и такие «пустые» караваны — вот и все посетители деревни. Первые дивились на живой клубок, пили дары хаа, покупали цветастый наряд, да причудливый кувшин с краюхой пряного козьего сыра. А вторые, надеялись, что хоть как-то окупят истертые копыта гваров, лишившись в пути груза, и делали ровным счетом всё тоже, что и первые.
Но Карш шёл в Шаанарх за особым сокровищем. И пока гвары мяли песок, память тхаруку перенеслась в прошлое. Тем же путём, но много лет назад, он ехал к архаа вместе с Отцом.
— Отец, но ведь в этом дремучем клубке не будет товара и на одного «дракона»? — возмутился молодой Карш.
Он уже был в Шаанархе раньше, уже дивился его природе, и уже знал, что цветастые грубые ткани не столь популярны в белом городе, как шелковые невесомые отрезы и расшитые золотом полотна из Варме.
— Истинные драконы не видны глазу, — улыбнулся Дхару. — Маленький самородок проигрывает глыбе известняка в размере, но не в цене.
И Отец поведал историю, которой хватило на весь путь. И когда Вариол увидел сплетенные ветви Шаанарха, он взглянул на них совсем другими глазами. И вот сейчас голос отца и его рассказ вновь сопровождали Карша.
— Когда побеги хаа были юны, малочисленное племя бистов-изгоев укрылось в их тени. Обессилевшие и преследуемые полчищем орхов, они воззвали к Белой богине, моля о защите. В то время легенд, чудеса происходили чаще, чем нынче и на зов явилась Пламяокая Шаана Хранящая Огонь Интару.
Закипел песок и поднялся как волна, чтобы смыть посмевшую стать на пути алчущей Мэй. Но зелёное пламя обратило песок в камень. Мутное стекло с застывшими ликами оскаленных орхов покачнулось и стало падать, грозя раздавить изгоев и их защитницу. Но тогда выросли из песка карги и были они подобны стражам-псам. Камень упал на их спины и лапы псов утонули в песке, пробив твердь и коснувшисьСпящего Дракона. В образовавшиеся провалы осыпались и побеги хаа. Но стоило деревцам коснуться текучего серебра подземной реки, как вмиг потянулись они обратно к солнцу. Стволы их трещали, увеличиваясь в охвате, а ветви и корни пронзали песок, мешая его с водой, пеплом и опавшей корой, рождая чёрную глину — маатахаа, «чёрная земля».
В мгновение выжженная пустыня превратилась в пульсирующий кокон. Мэй отступила. Шаана соткала из пламени завесу, которую не в силах преодолеть орхи, а изгои в память о ней назвали это место Шаанарх — «спасённое Шааной», а себя архаа — «живущие под хаа». А под камнем, в котором все так же щерятся запечатанные орхи, меж застывших тел каргов и корней хаа образовалась пещера и Спящий Дракон наполнил его водою. В сумрачные воды озёра, из неизведанных глубин мира, попали тёмные лунники — моллюски с раковинами, перламутр которых был похож на туманную звездную ночь или на осколок Бездны. Местами эбонитово чёрный, местами стальной, с мерцающими вкраплениями серебра. Перламутр этот был не только прекрасен, но как говорили старейшие, способен был впитывать отпечаток души, носившего его.
— Мужчины Архаа дарят ожерелье с лунником своим избранницам. Прежде чем вручить подарок, они носят его при себе, чтобы перламутр впитал их душу, а после связал с душой возлюбленной. Однажды, Вариол, когда ты встретишь ту, кому не жалко будет отдать своё сердце и душу, ты вернёшься сюда за ракушкой.
— Ха, — фыркнул Вариол. — Не думаю, что пустыня доведёт меня до такого. Я хочу быть похожим на тебя! Таким же сильным и свободным!
— А почему ты решил, что любовь делает мужчину слабым и лишает свободы? — рассмеялся Дхару.
— Ну, а где ж тогда твой лунник и твоя возлюбленная? — съязвил Вариол.
Тень коснулась лица Отца, улыбка исчезла и, взглянув вдаль, он ответил:
— Мой чёрный лунник вместе с моей душой и любовью спит вечным сном в объятьях Ррабба.
— Прости, Отец, — я не знал, Вариол не мог подобрать слов.
