Карш запнулся, но откровенность требовала взаимности:
— Поможешь мне найти его убийц. Понять причину.
Лицо аллати изменилось. Глаза широко раскрылись, и гнев уступил место удивлению.
— Было бы в чем упрекать, подозревать и вот это вот всё, что ты там перечислил! — Маан отодвинулась и сложила руки на груди и Карш подумал, что так ему дураку и надо.
— Расскажи, — ласково улыбнулся Карш и дотянувшись потянул девушку за талию, так что она не удержав равновесие плюхнулась в подушки рядом с ним.
— Да особо и рассказывать нечего, — Маан хмыкнула. — Просто однажды он начал жертвовать приюту. Тогда я не знала что это он. Ведь сам ни разу не приходил, и «драконов» не подписывал. Но время от времени я видела одного и того же мужчину смотрящим как играют дети во дворе. Раз в пару лун, иногда чаще, иногда реже. И тогда ж прилетали «драконы». Ну вот на рынке я его узнала и решила поздороваться как обычно — махнув рукой.
Маан вздохнула.
— Я и не знала, что у него есть сын. Столько лун потеряли, — аллати игриво улыбнулась и коснулась ногой Карша.
— Сколько? — вернул улыбку бист и погладил ногу девушки от щиколотки до колена.
— Может два оборота Орта, — пожала плечами Маан. — Полтора...
— В тот сезон, когда прилетели первые «драконы» от Дхару, в приют попадали новые дети? — нетерпеливо спросил Карш.
— Они все время попадают.
— Отлично! — Карш перевернулся, подминая под себя аллати. — Тогда сейчас по быстрому закончим наши дела тут, и ты мне покажешь учетные записи.
— По-быстрому не отделаешься, — усмехнулась Уна, — а если после у тебя останутся силы читать приютский журнал — покажу.
Травяной взвар терпким запахом ударил в нос. Уна поставила кружку перед Каршем, и села напротив:
— Нашёл, что искал?
Караванщик с удовольствием отметил, что на Уна блестит новое ожерелье — его подарок. Бист сделал глоток и благодарно кивнул. Перед ним лежала потрепанная записная книжка и он то и дело листал ее вдоль и поперёк, сверяясь с реестром сирот.
— Как же я сразу не понял? — Карш откинулся на стуле и отодвинул приютский журнал.
— Расскажешь? — заглядывая через плечо, спросила Маан.
— Не сегодня, дорогая. Но я сделаю всё, чтоб тебя не затронула тень поступка Дхару.
Карш поднялся из-за стола, спрятал потрепанную записную книжку в карман. Подошёл к Уне и поцеловал в макушку:
— Мне нужно идти. Есть ещё одно дело на Лантру. Но после, когда я вернусь, то все расскажу тебе.
— Не задерживайся, лукаво улыбнулась Маан. — А то предпочту тебе искусного и загадочного как хранитель пламени резчика.
— Кого? — удивился Карш. — Каменотёса чтоли?
— О, нет! — Маан наигранно вздохнула, изображая томление сердца, и затрепетала ресницами — не дать не взять хрупкая барышня в пору первой влюбленности.— Ты бы видел какие узоры выходят из под его руки — будто живые цветы и бабочки . Того и гляди вспорхнут со шкатулок. Показать?
— Как вернусь. Ох, моя северянка, я и не думал, что тебе понраву такие элвингские штучки, — рассмеялся Карш. — Но знай, если этот тип позволит вольности, я вырву его золотые руки и он будет пускать цветы и бабочек лишь в своих мечтах.
Маан напустила на себя таинственный вид, но глаза ее блестели — ревность любимого мужчины лишь подтверждала, как сильно он попал в ее сети.
У порога Карш остановился:
— А в этих шкатулках случаем не лежат камни? — с тревогой спросил он.
— Это музыкальные ящички, вроде тех, что играют на ярмарках и продаются у часовщиков, — Уна пожала плечами. — В них ничего нет, лишь цепляющая за сердце мелодия и механизм.
— Хорошо, это просто отлично, — ответил Карш. — Знаешь, когда я вернусь, всё будет иначе. Люблю тебя.
Дверь хлопнула, и скоро стихли шаги. Маан постояла ещё какое-то время, обдумывая последние слова Карша.
***
В этом городе он знал многих, но доверял теперь лишь единицам. Но эту тайну он боялся разделить даже с ними. Догадка была невероятной, но она расставляла драконов на доске. И игра эта тянулась не один год.
Подумать только! Разгадка все это время была у него под носом. Нежеланное дитя, от которого следовало избавиться. Что двигало Дхару? Жалость или расчёт? Отец сохранил жизнь ибо не смог ее оборвать или же планировал разыграть этот козырь в будущем? Как бы там не было, цена была высокой.
У него было слишком мало времени. И сейчас его больше всего на свете интересовало лишь одно — безопасность Маан. Если придётся выбирать, он готов никогда больше не видеть даже песок, не то что вести караван. Он должен что-то придумать...
Оказавшись у цветочного павильона Карш понял, что принял решение. Ему нужно лишь выиграть немного времени, а после он найдёт способ.
— Госпожа Критару, — тихо проговорил Карш. — Похоже, Дхару оставил незаконченные дела.
Критару взглянула на зажатую в руке биста старую записную книжку и вздохнула:
— Да будет путь его лёгок на той стороне, а караван освещает путеводная звезда. Я знала, что этот чёрный день наступит.
Цветочница заперла павильон и повесила на дверь табличку. После она отворила неприметную дверь скрытую за цветущим плющом и пригласила Карша за собой. Лестница, узкая с низким потолком, вела вниз. Темноту прорезал лишь лимонный свет фонаря в руке женщины. Спуск закончился, за ним небольшой коридор в двадцать шагов и вот они учинились в зале. Со всех сторон свешивались полки и горошки. В одних росли грибы, в других лежали семена и луковицы. Критару поставила фонарь на стол.
— Где он? — спросила женщина. — Где ребёнок Белого Пса и Светлейшей?
— Ты знала? — опешил Карш.
— Не сразу, как и он. Караван Дхару и Драконий хвост доставили в Аббарр бистку на сносях. Ни лица, ни имени, ни рода. С ней была повитуха. Обычная история. Дхару должен был сопроводить повитуха обратно, когда Ыргых поведёт свой караван на юг. Опять же ничего необычного. У богатых даже песок в голове скрепит иначе.
Критару тяжело опёрлась на стол.
— Та ночь всё изменила. Я обрезала тот проклятущий плющ, когда в павильон ворвались Дхару и Ыргых. Они спорили. Твой отец кричал, про какую-то выловленную из канала женщину, а Ыргых шипел, чтоб твой отец не ввязывался в игру Алого дома. Они так крепко разругались, что Ыргых больше не ступал ногой в белый город.
Дхару тоже исчез, а когда, спустя две кварты дней вернулся, на нем не было лица. Он как в бреду повторял одну и ту же фразу «в корзине не было шаати». Я тогда подумала, что он совсем лишился разума, отправила своего старика к аптекарю, а сама поставила лимру на огонь. Потребовалась не одна кружка, прежде чем он пришёл в себя. Но после того, как он рассказал, я стократ пожалела, что поила его лимрой и вообще пустила на порог. С каждым словом, меня словно обвивал ядовитый плющ, и выбраться из него не было никакой надежды.
