Когда впереди показался свет, она увидела в нем очертания снежных гор и тропинку петляющую к деревянному крыльцу. Это место казалось ей знакомым, но она никак не могла вспомнить почему. Когда над хижиной распростерлась ночь, и тучи рассеялись, обнажая звезды, внутри элвинг все сжалось от невыносимой тоски.
— Лишь звезды неизменны, — прошептала она слова, что пришли к ней из сердца тьмы.
Слезинка скользнула по щеке и коснулась губ. Вкус соли. Запах моря. Треск падающих рей...
«На что ты готова чтобы вернуть свою Силу?», — вновь спросил голос.
— На всё! — крикнула она в пустоту.
Воспоминания захлестнули огненным потоком, хижина пропала в ослепительной вспышке. Боль разлилась по всему телу, выкручивая руки и ноги, вытягивая жилы. Неведомая сила рвала ее на части, не позволяя остаться там, куда стремилось ее сердце. Жажда мести и силы захлестнуло ее, а непреодолимое желание исправить всё, выжгло последние сомнения.
Жар и холод. Огонь внутри и шершавая прохлада вползающая через щеку, плечо, ладонь... Из-под ресниц, как через решетку, видны чёрные крошки камня. Тонкая трещинка змеится так близко, что кажется живой. Тень. То накрывает крошки и трещинку, то исчезает.
Кто-то убирает волосы и гладит ее по голове. Неуклюже, но очень бережно. Станет ли трещинка однажды пропастью?
На плечи опускается что-то тёплое и мягкое. Она так устала...
В следующий раз она пришла в себя окончательно. Ашри открыла глаза и увидела перед собой серый камень и чёрный плющ. Дернулась, приподнялась. Она лежала на камне перед домом. Вне Дома. Голова гудела, тошнота подступила к горлу, весь мир закружился, поплыл. Она зажмурилась и потёрла глаза. Почувствовала как с плеча сползло что-то дарившее прежде тепло, инстинктивно потянулась, сжала ткань и, сморгнув, увидела одеяло. Оно было несуразно ярким среди вылинявших безрадостных камней. Цветастое, стёганное, маленькое... и знакомое.
Сбоку зашуршали камушки, Ашри обернулась и обомлела:
— Сиола?
Девятая история моолонга: Кровавые воды Лантру
Тонкая вязь слов оборвалась. Карш поставил точку, подождал, когда чернила высохнут, и закрыл книгу. Бессонная ночь насыпала песка в глаза, но он дописал последнюю из легенд, что подарила ему Мэй. История о Кузнеце Азура и пепельной птички. Быль, оправленная в дремотный кошмар Марага. Явь, принявшая форму сказки.
Почему он вдруг, поддавшись порыву, запечатал, пусть и иносказательно, произошедшее в Гиблых песках? Оттого ли что страшился случившегося и, как за щитом, укрываясь в словах. Или же напротив, желая рассказать другим о пережитом, пусть и таким витиеватым способом. Луна сменилась дважды с тех пор, и память отшлифовала эмоции. Как ветер выдувает горы, так и, падающие друг за другом дни, покрывали вуалью случившиеся. И, возможно, апогеям спасительного забвения стала трансформация реальности в слова на пергаменте. Может ли сказка причинять боль? Караванщик, словно проверяя, погладил переплёт из белой кожи, коснулся холодных металлических уголков и, приняв решение, взял чистый лист. Всего несколько строк, три сложения и воск тающей свечи запечатал письмо. Обернув книгу и надежно стянув бечевкой, Карш вывел на письме имя, подоткнул под веревку записку и вышел на улицу. У постоялого двора уже крутились мальчишки. Утро приносит монеты с первыми лучами, как говорили в Аббарре, но иные считали, что и свет звёзд разбивается медью о белые камни города.
Заколебавшись на миг, Карш все же не доверил столь ценный сверток посыльному, и сам отправился в торговый сектор. Остановившись у дома, знакомого с детства, Карш засомневался. Рука занесённая для удара в дверь опустилась, не нарушив покоя тихого переулка. Взвесив ещё раз на руке свёрток, караванщик подошёл к небольшой нише, в которой стояла корзина для заказов, и, сняв крышку, бережно опустил книгу. Несколько клочков бумаги взметнулось вверх, и Карш успел прочесть «четверть веса чавуки» и «куль сушеной милорвы». Улыбка тронула лицо караванщика, будто он на миг прикоснулся к прошлому — уютному, понятному и безмятежному.
Вернув крышку на место, Карш пошёл прочь. Когда он вернётся с Лантру, то скажет старику Стуриону, что не держит на него обиды. Спросит про Отца и то, кем он был. Кем все они были. Но это будет после. Сейчас он должен отправиться туда, где оборвалась жизнь Дхару, и найти того, чей кинжал перерезал нить жизни Отца.
С тоской Карш посмотрел на юго-запад, отыскал взглядом крышу приюта «Надежды»:
— Не успеет луна отрастить горб, как я вернусь.
Нутро сжалось, и острое лезвие тоски кольнуло сердце. Он не хотел оставлять Маан, но убедил себя, что это лишь краткая разлука перед долгим совместным путешествием.
«Надо б кольцо заказать», — мелькнуло в голове, и Карш улыбнулся, вспоминая отца и его подтрунивание: что не говори, но старик был прав.
У гварен, Карш отыскал Марага. Однорогий бист был сам не свой. Да и зеваки, обступившие один из загонов, жужжали как пчелиный рой.
— Что стряслось? — нахмурился Карш.
— Вэл Карш, — Мараг махнул рукой и стал протискиваться к загону. — Тучка ошалела.
Карш добрался до забора. Сначала он принял алые пятна на мягком песке загона за игру Орта, но все остальное... В тени, опустив голову, стоял гвар. Налитые кровью глаза и розовая пена, хлопьями падающая на песок. Шкура покрыта кровоточащими ранами, бока тяжело вздымаются, воздух с хрипом вырывается из ноздрей. Поодаль жалобно стонет, лежащая на боку, Золотинка, еще дальшевздымается то, что осталось от третьего гвара, которого Карш не мог опознать.
Карш нахмурился, желваки на лице заходили, он схватился за, выбеленное временем и солнцем, дерево и уже было перемахнул через забор, но Мараг схватил его за рукав и указал в тень, возле входа в стойла. Там лежал один из гварников, чьё имя Карш даже не знал.
— В неё словно Гаар вселился, — зашептал Мараг. — Меня она тоже не узнаёт.
Гаар или Хаос, вечное воплощение зла и темной стороны, наполняющий Бездну и лишающий разума.
— Скоро прибудут стражники, — добавил Мараг виновато.
Карш знал для чего они прибудут. И когда появился дозор, он вышел к ним. Среди троих прибывших на валангу, один был ему знаком — Плаш. Поприветствовав друг друга, караванщик обратился к старшему:
— Эти гвар прошла со мной столько песка, что..., — Карш запнулся, подбирая слово. — Позвольте мне лично прервать ее караван и отпустить на ту сторон.
Старший нахмурился:
— Я понимаю твои чувства, караванщик, но мы лучше сделаем, что должно сами. Вчера пустили одного к взбесившемуся валангу, и вытаскивали потом с вспоротым брюхом.
Карш хотел возразить, но Плаш обратился к главному и поручился за Карша.
— Будь по твоему, — нехотя страж протянул арбалет. — Твоё решение и твоё пузо.
Карш благодарно кивнул и принял у Плаша болты.
