В один из дней нам пришлось иметь дело с семьюдесятью одним огнестрельным ранением, полученным в результате столкновений между группировками, и мирные жители, как всегда, оказались меж двух огней.
Нам некуда было девать людей, и мы не могли позволить себе роскошь разделять по палатам солдат, представляющих разные стороны. Тем, кто не мог сдвинуться с места, будучи привязанным к растяжке, приходилось оставаться в одной палате с людьми, в которых всего за несколько часов до этого они стреляли. Вместе с ними были и гражданские, попавшие под перекрестный огонь.
Бойцы конголезской армии носили каски, но никакой нательной бронезащиты на них не было. Они были полностью открыты для пуль и получали огнестрельные ранения рук, ног, головы, груди и живота. Как правило, это были раны вроде тех, что остаются от АК-47. Если пуля не задевала крупные кровеносные сосуды или сердце, у пациента, если его успевали доставить к нам, были хорошие шансы выжить. Нам, однако, катастрофически не хватало персонала, и младшему хирургу-волонтеру, которой при обычных обстоятельствах не позволили бы оперировать самостоятельно, выделили свою операционную. Мы работали изо дня в день, равно как и по ночам, параллельно проводя еще и кесаревы сечения, которые вечно требовались около четырех часов утра.
Посреди всей этой суматохи во время очередной операции я почувствовал хлопок по плечу. Это был руководитель миссии – ему сообщили, что моя мама в тяжелом состоянии. Покинув операционную, я позвонил тете в Кармартен по спутниковому телефону. Она сказала мне, что мама упала у себя дома и сломала бедро, к тому же у нее возникли серьезные проблемы с мочеиспусканием.
Маме нездоровилось шесть или семь месяцев. Я купил ей квартиру в Лондоне, поскольку после смерти отца четыре года назад ей было слишком одиноко в Кармартене. Она стала гораздо сильнее от меня зависеть. Мы созванивались не меньше трех раз в день и решили, что ей будет лучше жить рядом со мной. Окна квартиры между тем выходили на вертолетную площадку, и там оказалось для нее слишком шумно. Выходить из дома днем ей не хотелось – она начинала нервничать в столь людном и незнакомом месте. Она скучала по деревенскому воздуху и сестрам и в итоге вернулась в Кармартен.
Ей сказали, что у нее инфекция мочевых путей, и она часто ходила на прием к терапевту, который назначил ей антибиотики. Я рекомендовал ей сходить в Кармартене к урологу, но по какой-то причине она этого так и не сделала. Ко всему прочему, у нее еще был остеопороз, и много лет она принимала стероиды от артрита, изуродовавшего ее руки. Когда она еще была молодой, мы с отцом не раз оперировали ее на кухонном столе, удаляя ревматоидные узлы под местной анестезией. Ей заменили оба тазобедренных сустава, когда ей не было и сорока, а еще она страдала от артериального заболевания, вызванного длительным курением.
Тетя сообщила, что маму положили в больницу Глангвили в Кармартене и она совсем плоха. Мне следовало возвращаться домой. Несмотря на чудовищную усталость, я сразу же позвонил в парижское отделение «Врачей без границ», чтобы спросить, могут ли они немедленно организовать мой отъезд, но они ответили, что смогут привезти мне замену лишь через неделю. Я позвонил тете, и та сказала, что неделю мама не проживет. Как я должен был поступить? Вариантов не было – я должен был ехать.
В день, на который планировался мой отъезд, в больничном офисе обсуждалось многое. Один из споров касался того, не слишком ли опасной будет дорога, другой был о том, насколько правильно оставлять больницу, когда персонала и без того не хватало. Я пытался взять себя в руки, чувствуя, что ничто не сможет меня остановить, даже если придется идти домой пешком. Возможно, я немного перегнул палку, но в итоге они уступили и мне организовали «Лэнд-Крузер», чтобы доставить по опасной дороге из Рутшуру в Гому, откуда я должен был вылететь на следующий день. До прибытия моей замены за главного оставалась молодая хирург-волонтер.
Когда приехал «Лэнд-Крузер», я обратил внимание, что водитель выглядит напуганным. Сзади в машину сели пациенты, которым тоже нужно было в Гому. Одним из них был конголезский полковник, раненный в ногу. Я восстановил ему артерию и наложил на ногу гипс, потому что она была еще и сломана. Еще была женщина, которой требовалась реконструктивная операция после огнестрельного ранения в лицо, и ребенок с сильными ожогами, нуждавшийся в тщательном уходе.
Впятером мы отправились в путь. Мы должны были проехать лежавшие впереди семьдесят километров примерно за три часа, но успели преодолеть не больше пятнадцати. Дорога была полностью забита мирными жителями, пытавшимися спастись от насилия. Водитель петлял на машине между ними, осторожно пробираясь по грунтовой дороге, стараясь не наехать на детей и одновременно объезжая стороной глубокие лужи и изрытую колеями грязь, чтобы не застрять, преждевременно закончив поездку. Я почувствовал невероятную усталость, и, несмотря на то что нас постоянно подбрасывало на дороге, которая казалась бесконечной со своей ярко-красной грязью, мне удалось уснуть.
Вскоре я заметил, что машина едет гораздо быстрее, а открыв глаза, увидел, что дорога впереди свободна. В очередной раз меня поразила красота этой страны с ее прекрасными холмами, покрытыми густыми зелеными зарослями. На дороге таинственным образом воцарилась зловещая тишина – вокруг не было ни единого человека, ни одной машины. Я уже собирался спросить у водителя, куда все подевались, когда мы прошли поворот и увидели массивную цепь, натянутую поперек дороги.
Работники гуманитарных организаций хорошо знакомы с блокпостами, и они, как правило, не вызывают особых проблем – это лишь часть пути из пункта А в пункт Б в зоне боевых действий. Только вот, подъехав ближе, мы поняли, что это не похоже на обычный блокпост. Внезапно с обочины рядом с деревом, вокруг которого была обмотана цепь, выскочил какой-то мужчина. Он выглядел совершенно безумным, с широко раскрытыми, вытаращенными глазами. В руках у него был AK-47, а на поясе и через плечо висели патронташные ленты.
МНЕ ВСЕГДА ГОВОРИЛИ, ЧТО НЕЛЬЗЯ СМОТРЕТЬ В ГЛАЗА ТОМУ, КТО ТЕБЕ УГРОЖАЕТ: СТОИТ УСТАНОВИТЬ ЗРИТЕЛЬНЫЙ КОНТАКТ, И ТЫ У НЕГО НА КРЮЧКЕ.
Не уверен, было ли это случайностью или же сыграло злую шутку мое подсознание, но мне не удалось спрятаться от взгляда мужчины, когда он к нам подошел. Я отвел глаза вниз, а затем снова поднял, словно парализованный взглядом этого человека, тычущего оружием прямо в нас. Я начал отчаянно крутить ручку в двери, чтобы поднять окно, но было уже поздно. Он говорил на непонятном языке и принялся кричать на меня, единственного белого в машине. От него разило спиртным, и я чувствовал брызги его слюны на своей щеке. Он что-то злобно и безумно орал, а затем просунул в открытое окно ствол автомата и прижал его к моей шее.
Будь это голливудский фильм, я бы как-нибудь ловко извернулся, выхватил ствол автомата, выпрыгнул из машины и вырубил бы этого парня. Я понимал, что ничего не могу сделать. У него было оружие, он держал палец на спусковом крючке и мог в долю секунды меня прикончить. В шею впилось дуло автомата. Я почувствовал, как заколотилось сердце, а сонные артерии принялись пульсировать с такой силой, что голова пошла ходуном. Я не сомневался, что в любое мгновение моей жизни придет конец, и был в полном оцепенении, не в состоянии пошевелиться.
