ПРИ СЕРЬЕЗНЫХ ПРОИСШЕСТВИЯХ С МАССОВЫМИ ЖЕРТВАМИ НАС УЧАТ ПРОВОДИТЬ СОРТИРОВКУ БОЛЬНЫХ, ОПРЕДЕЛЯЯ ОЧЕРЕДНОСТЬ ЛЕЧЕНИЯ ИСХОДЯ ИЗ ТЯЖЕСТИ ТРАВМЫ.
Как правило, пациентов делят на четыре категории. К травмам П1 (первого приоритета) относятся повреждения, требующие немедленной помощи, без которой пациента ждет скорая смерть из-за нарушения дыхания или обширного кровотечения. Пациенты с травмами П2 могут подождать операцию час или два. П3 – это ходячие раненые. П4 – это мертвые или те, кого уже не спасти. Очевидно, ранение П1 может быстро превратиться в П4, если вовремя не сделать все необходимое.
Имея опыт работы с Красным Крестом, я был подготовлен к подобного рода событиям. Все должны работать как по часам – в идеале каждый должен точно знать все, что от него требуется. Важнейшую роль играет тот, кто будет отвечать за сортировку раненых. Это может быть медсестра, врач или кто угодно, умеющий проводить первичный осмотр по CABCDE.
Именно от этого человека прежде всего зависит эффективность оказания помощи пострадавшим при происшествии с массовыми жертвами. Кроме того, значительное влияние на судьбу пациентов может оказать то, как именно организована работа больницы. Идеальный вариант – когда имеется одна дверь, через которую поступают пациенты. Когда они входят, ответственный за сортировку получает максимум информации от сопровождающего либо быстро проводит визуальную оценку, после чего спокойно проходят все этапы первичного осмотра. При наличии небольшого опыта достаточно примерно тридцати секунд, чтобы решить, угрожает ли пациенту скоропостижная смерть от полученных ран или же он сможет продержаться дольше. В идеале должно быть две отдельные комнаты, куда будут отправлять людей: одна – для П1 и П2, а вторая – для П3 и П4.
В первой комнате должны быть бригады хирургов, врачей и медсестер, обеспечивающих неотложную помощь при опасных для жизни травмах. Так, например, при обширных кровотечениях первым делом накладываются жгуты и давящие повязки. Затем проводится осмотр дыхательных путей на предмет обструкции, а по грудной клетке оценивается симметричность дыхательных движений. Пока все это происходит, у пациента проверяется пульс.
Часто можно услышать, что пульсовое давление в лучевой (рука), бедренной (нога) и сонной (шея) артериях отличается. Неподготовленному человеку очень сложно понять, где именно щупать эти различные виды пульса. Из всех них самым важным считается пульс в лучевой артерии любой руки. Если его удается нащупать, систолическое давление составляет не менее девяноста миллиметров ртутного столба. Этого вполне достаточно, чтобы обеспечивать кровью все жизненно важные органы, такие как мозг, сердце, печень и почки. Даже если у пациента тяжелые травмы, при наличии пульса он автоматически попадает в категорию П2. Пострадавшие категории П1 – это те, у кого наблюдаются явные проблемы с дыханием либо отсутствует пульс в лучевой артерии. Эти пациенты нуждаются в экстренной помощи, хотя постоянное наблюдение требуется всем, потому что пострадавшие могут быстро перейти из категории П2 в П1.
Операционные освобождаются, и персонал распределяется таким образом, чтобы было как можно больше операционных, укомплектованных хирургом, анестезиологом и персоналом. Необходимо чрезвычайно тщательное планирование, чтобы доставлять каждого пациента в нужное место, где с его травмой сможет разобраться персонал с соответствующей квалификацией. Порой операции приходится проводить прямо на каталке вне операционной. При этом пациенту все равно необходимо обеспечить реанимационные мероприятия, обезболивание и подходящего хирурга с опытом работы.
Вот как это должно быть организовано. Разумеется, в тот день в Баб эль-Хава ничего подобного не происходило. Никто не был за главного. Пациенты беспорядочным потоком поступали в приемный покой – кого-то волокли за ноги, кого-то несли на руках. На носилках почти никого не приносили. Это был настоящий дурдом. Ко всему прочему, я, разумеется, толком не знал арабского – несмотря на всю свою подготовку и понимание того, что делается неправильно, чувствовал себя совершенно беспомощным и бесполезным.
Иногда от сильнейшего стресса запросто может полностью парализовать. Со мной такое случалось несколько раз, главным образом в летной карьере. Однажды, когда я учился управлять Learjet 45, в самолете много что пошло не так, и мой мозг окончательно запутался: поступало так много разной информации, что я попросту не успевал ее всю усвоить и не мог принять даже самое простое решение. К счастью, в тот день я был в авиатренажере.
Подобное оцепенение обычно становится следствием нехватки опыта и недостаточного понимания работы соответствующих систем. В принципе, в жизни так со всем: чем больше у тебя опыта и практики в чем бы то ни было, тем лучше будешь с этим справляться.
Пока я ходил кругами, пытаясь осознать весь ужас случившегося, на полу лежали человек шестьдесят, а еще с двадцать сидели, прислонившись к стенам приемного покоя. Я осмотрелся и постарался как можно спокойнее подумать, что делать дальше. Я принялся мысленно повторять мантру первичного осмотра САВС: проверить на наличие обширного кровотечения, наложить на руку или ногу жгут, проверить дыхательные пути, убедившись, что пациент дышит обеими легкими, а также проверить, есть ли у него пульс.
Я принялся ходить от пациента к пациенту, пытаясь оценить тяжесть их травм. Я понял, что мне проще всего общаться с коллегами с помощью большого пальца, показывая, нуждается ли пациент в неотложной помощи или же может подождать. Многим пациентам было уже не помочь – у них были ужасные ожоги, несовместимые с жизнью. Вонь обгорелой плоти была невыносимой. Тем не менее, несмотря на ужасные ранения пострадавших, больничный персонал принимал решения строго на медицинских основаниях, не позволяя себе поддаваться эмоциям. Я был чрезвычайно впечатлен их работой.
Через два дня приехали Мунир и Аммар. После утреннего обхода палаты, где мы осмотрели прооперированных мной пациентов, мы все собрались в больничной столовой. Было семь часов утра, и пора было отправляться в Алеппо.
Нас набилось довольно много в фургон, впереди которого должна была ехать машина сопровождения с двумя высунувшимися из окон вооруженными мужчинами, демонстрирующими, что с нами лучше не связываться. По бокам обеих машин красовалась надпись «Городской медицинский совет Алеппо». В нашей машине водитель и его помощник тоже были вооружены автоматами. Я не мог скрыть волнения – в Алеппо было явно небезопасно, и даже дорога туда казалась настоящим испытанием.
Поездка заняла около четырех часов. До Алеппо было всего двадцать миль, на которые обычно уходило минут тридцать, но главная дорога была перекрыта правительством, и пришлось ехать в объезд. Водитель должен был внимательно следить, чтобы не ошибиться с поворотом: любая ошибка могла привести к неминуемой смерти – некоторые блокпосты контролировались правительственными войсками, другими же заведовали исламисты, чью реакцию на наше появление предсказать было невозможно.
На подъезде к городу Аазаз мы, как и следовало ожидать, наткнулись на первую баррикаду. Она была незатейливой – просто цепь, натянутая поперек дороги, вроде тех блокпостов, что уже попадались мне в Конго и других странах. Только вот здесь был не один, а сразу несколько человек, и выглядели они, раз уж на то пошло, еще более угрожающе, чем те, кто заведовал блокпостами в Африке. Все они были одеты в черное, в капюшонах или куфиях с арабской вязью, обмотанных вокруг головы. Они держали автоматы Калашникова, а через плечи были переброшены патронташные ленты. У меня по спине пробежал холодок, когда водитель едва заметно повернул в нашу сторону голову и, не отрывая глаз от приближающегося блокпоста, прошептал: «ДАИШ»
[70].
