– Это старший хирург. Старший хирург сейчас занят – он останавливает кровотечение у вашего брата, и его нельзя беспокоить. Если вы ему помешаете, он не сможет спасти вашему брату жизнь.
Главарь подошел к операционному столу и заглянул в рану, чтобы посмотреть, что мы делаем. Остальные боевики угрожающе расхаживали по комнате – кто-то сел на полу, кто-то устроился поудобнее, опершись на оборудование. Мне же к этому времени стало уже совсем не по себе – было трудно продолжать эту невероятно сложную и деликатную операцию с трясущимися руками. Впервые за очень долгое время я решил помолиться.
Я ЧЕЛОВЕК НЕВЕРУЮЩИЙ, НО ВРЕМЕНАМИ И У МЕНЯ ВОЗНИКАЛА ПОТРЕБНОСТЬ ОБРАТИТЬСЯ К ВСЕВЫШНЕМУ. ЭТО КАК С РАДИО – Я ПРОСТО ПЕРЕКЛЮЧАЮСЬ НА ДРУГУЮ ВОЛНУ, ЧТОБЫ ПОГОВОРИТЬ С БОГОМ.
Сложно описать, какие чувства я испытываю в подобные моменты – от повисшего напряжения меня словно возносит на другой уровень сознания. Это был один из таких случаев.
Я стал молиться, чтобы Бог позволил мне довести операцию до конца, и попросил его унять дрожь в моих руках, которыми продолжал сдавливать рану. Я хотел начать зашивать, но не мог открыть рот. Я подал Аммару знак, и он, догадавшись, что я имею в виду, сказал: «Нитки, нитки!» – но мне дали не те, что были нужны, и пришлось попробовать снова. И тут произошло нечто невероятное: опустив голову и переживая из-за возникшей заминки и того, что главарь группировки может начать задавать вопросы, я почувствовал, как голова Аммара слегка коснулась моей. От этого простого проявления братской любви мои руки внезапно расслабились. Ноги все еще дрожали, тело трясло от напряжения, но руки теперь были твердыми.
Чтобы закончить операцию, потребовался целый час. Я зашил легочную вену в полной тишине. Обычно, выполняя сложные маневры, мы в операционной то и дело подтруниваем друг над другом, но сейчас не говорили ни слова, не считая периодических комментариев на арабском между Аммаром и Абу Абдуллой.
Когда мы уже заканчивали, снаружи послышались выстрелы, и рация, которая была у одного из боевиков, затрещала. Он вышел из операционной, и вскоре за ним последовали все остальные, за исключением главаря – он оставался с нами, пока не был наложен последний шов. После этого он тоже ушел.
Пациенту невероятно повезло – ему прострелили легкое, и он истекал кровью, но по иронии судьбы из-за ворвавшихся в операционную боевиков ИГИЛ
[94] я дольше прижимал свои дрожащие руки к его ране, а когда наконец смог их отнять, мне удалось разглядеть, где именно была перебита вена.
После случившегося я пребывал в некотором замешательстве. Я спас жизнь этому человеку в самых тяжелых условиях, и, полагаю, мне тоже повезло – если бы он умер, из-за неизбежных вопросов моя личность в итоге была бы раскрыта. Я уверен, что, если бы главарь группировки узнал, что я британский подданный, меня убили бы на месте. Я снова спас жизнь человеку, который мог продолжить совершать ужасные преступления. Делало ли это каким-то образом меня соучастником? На этот раз я точно знал, кем был мой пациент, и мог предположить, какого рода вещи он делал или может сделать в будущем. И тем не менее я твердо верю, что моим долгом было спасти ему жизнь. Как и тогда в Пакистане, в глубине души я надеялся, что однажды он узнает, что его спас христианин, не испытывавший к нему ни ненависти, ни предвзятости.
Тем временем ужасные преступления совершались каждый день. Через две недели после того происшествия в больнице М1 у поправлявшегося в палате боевика ИГИЛ
[95] возникли религиозные разногласия с пациентом с перебитыми при взрыве обеими ногами. В тот же вечер все та же группировка боевиков ИГИЛ
[96], славящаяся садизмом и жестокостью, ворвалась в больницу, поднялась в палату и стащила пациента с переломанными ногами вниз по лестнице. На улице, посреди дороги, они отрезали ему голову прямо на глазах у больничного персонала и прохожих. Они думали, что это был солдат правительственных войск, но на самом деле он состоял в Свободной сирийской армии. Извиняться было поздно. Между повстанческими группировками начался разлад, и жители Алеппо настроились против ИГИЛ
[97].
Рассказанная Аммаром история особенно задела меня за живое. Один немецкий врач прибыл в больницу в Азазе, неподалеку от турецкой больницы, где лечили как бойцов ССА, так и ИГИЛ
[98]. С какой-то целью этот врач сфотографировал прооперированного им боевика ИГИЛ
[99]. Джихадист возмутился и потребовал отдать фотоаппарат. Врача вывели из палаты. Прибыли другие боевики ИГИЛ
[100], требуя выдать им врача, но охранявшие больницу солдаты Свободной сирийской армии отказались.
Тогда боевики ИГИЛ
[101] открыли у стен больницы стрельбу и убили двух охранников из ССА. Это переросло в ожесточенное столкновение внутри больницы, впоследствии охватившее весь город. В конечном счете Свободной сирийской армии пришлось покинуть город, оставив его под контролем ИГИЛ
[102].
По словам Аммара, отсюда следовало четыре вещи. Во-первых, любой человек с Запада в Сирии теперь считался шпионом, и в случае поимки его ожидало жестокое наказание. Во-вторых, даже если он был врачом, это ничего не меняло. В-третьих, вернуться в Турцию теперь было непросто, поскольку единственная дорога от Алеппо до границы проходила по территории ИГИЛ
[103]. Наконец, в-четвертых, это стало катастрофой для Свободной сирийской армии. Вместо того чтобы бросить все свои силы на борьбу с режимом, она была вынуждена бороться еще и с соперничающей повстанческой группировкой, стремящейся построить собственный халифат.
