Я дошел до той стадии, когда становилось все сложнее закрывать глаза на происходящее вокруг. Я попросту не мог нормально работать, когда начинал об этом думать. Чтобы как-то справиться, я стал каждое утро молиться и просить у Бога защиты, чтобы продолжать свою работу.
Я старался сосредоточиться на пациентах, на обучении коллег, проводя с ними как можно больше времени. Это казалось единственной разумной реакцией в этой безумной войне.
Вместе с тем я не чувствовал себя в Алеппо в особой опасности – меня окружали люди, ставшие для меня друзьями. Никто из нас не знал, как все обернется. Многие из умеренных сирийцев, с которыми я работал, толком не знали, кто такие ИГИЛ
[104]. Их менталитет был все еще таким же, как до революции. Они привыкли иметь дело в своем городе с представителями разных религий и культур, а на экстремизм попросту не было времени. Они все еще надеялись, что Запад придет на помощь, предоставив Свободной сирийской армии необходимые для свержения режима оружие и технику.
Работа продолжалась, и примерно через месяц я почувствовал, что действительно помогаю местным врачам, хирургам и медсестрам. Впрочем, порой, как это всегда бывает, казалось, что за одним шагом вперед следовали два шага назад. Один случай стал наглядным тому примером.
В больницу М1 доставили двух парней, подстреленных в ноги. У обоих посреди бедра были огромные пульсирующие гематомы. Приложив стетоскоп, я услышал характерный шум артериовенозной фистулы – образованного пулей соединения между артерией и веной, подобно той, что была у парня с ранением в шею, которого я оперировал многие годы назад в Боснии. Без хирургического вмешательства их обоих ждал отказ сердца.
Вместе с Абдулазизом мы прооперировали первого парня. Пережав кровеносные сосуды ниже и выше ранения, мы рассекли гематому, и из-под кожи хлынула кровь.
ОТДЕЛИВ АРТЕРИЮ ОТ ВЕНЫ, МЫ ЗАШИЛИ ВСЕ ПОВРЕЖДЕНИЯ КРОВЕНОСНЫХ СОСУДОВ. ПАЦИЕНТ ПОЛНОСТЬЮ ПОПРАВИЛСЯ И ДВА ДНЯ СПУСТЯ ПОКИНУЛ БОЛЬНИЦУ.
Второму парню было лет пятнадцать, и у него также образовалась фистула с большой ложной аневризмой посредине бедра. Абдулазиз, которому мои уроки по сосудистой хирургии принесли огромную пользу, предложил отвезти мальчика в больницу М10, чтобы работающие там хирурги также могли научиться чему-то новому.
Мы отправились в путь на машине скорой, за рулем которой сидел Або Абдо. Пациент улыбался мне в приятном предвкушении того, что его ногу приведут в порядок, избавив от боли.
По прибытии в больницу М10 я вкратце объяснил местной бригаде, что и как именно я собирался сделать. У него был довольно низкий уровень гемоглобина, а поскольку операция предстояла на артерии, я попросил подготовить кровь для переливания. Одна из медсестер взяла образец, чтобы определить группу крови. К тому времени как мальчик оказался под наркозом, у операционного стола собрались пять или шесть хирургов, включая Аммара.
Я осторожно сделал разрез на бедре мальчика и изолировал вену и артерию выше и ниже гематомы. Мы обсудили необходимость предотвратить свертываемость крови при пережатии кровеносных сосудов. Я попросил ввести ему пять тысяч единиц антикоагулянта гепарина, и мы подождали несколько минут, чтобы препарат распределился по организму. Затем я поставил зажимы и передал скальпель одному из хирургов, попросив его разрезать крупный кровеносный сосуд. Он сделал это с энтузиазмом, но имел неосторожность задеть один из зажимов на артерии – он упал на пол, и из нее хлынула кровь. Мы в панике стали пытаться перекрыть артерию, пока он не истек кровью. За несколько минут он потерял около литра крови, и я попросил достать пакет для переливания из хранилища, в роли которого выступал старый холодильник.
КРОВИ ВЕЧНО НЕ ХВАТАЛО – У НАС БЫЛО, НАВЕРНОЕ, ВСЕГО ПО ДВЕ ЕДИНИЦЫ КАЖДОЙ ГРУППЫ.
Пока мы ждали, я решил взять длинную подкожную вену из другой ноги мальчика, чтобы использовать ее в качестве шунта в обход гематомы на поврежденной ноге. Когда и это было сделано, мы все еще ждали пакет с кровью. Казалось, мы прождали очень долго, пока наконец принесли кровь и начали переливание.
Примерно полчаса спустя ситуация начала выходить из-под контроля. У парня начал кровоточить каждый разрез – не только на ноге с аневризмой, но и на ноге, из которой я взял подкожную вену. Я ничего не мог понять. Я спросил анестезиолога, услужливого старшего коллегу, по поводу гепарина – может, он случайно ввел 50 000 единиц вместо 5000? Он показал мне пузырек, подтвердив, что дал нужную дозу. Тем временем ситуация на операционном столе стала критической – у парня сочилась кровь из каждого капилляра, к которому мы прикасались. Это напоминало фильм ужасов: кровь шла отовсюду. Ему еще нужна была донорская кровь, причем как можно быстрее. На смену спокойной, размеренной атмосфере учебной операции пришел один из тех кошмаров хирурга, когда все начинает идти наперекосяк, стремительно выходя из-под контроля.
Шел уже восьмой час операции, которая обычно занимает не больше двух, а мне до сих пор не удавалось остановить кровотечение. В конце концов мы закончили. Хотя формально операция и была успешной, для каждого из нас это был весьма неприятный опыт. Мы с Аммаром спустились, чтобы поговорить с отцом мальчика, который был на удивление спокоен. Он сказал нам, что во время обстрела потерял двух сыновей и теперь был уверен, что Бог защитит его единственного оставшегося в живых ребенка.
Измотанные, мы отправились спать, но рано утром я встал и стал ждать, пока проснется Аммар. Мне не терпелось проведать того мальчика. В восемь утра мы с Аммаром приехали из М1 в М10 и прямиком направились в палату интенсивной терапии. Зрелище было ужасное. Наш пациент был синего цвета. Он был в таком плохом состоянии, что не имел сил снять кислородную маску. У него полностью отказали почки, перестав выделять мочу – вместо нее в мочеприемнике была концентрированная темная, почти черная, жидкость. Осмотрев его, к своему ужасу, я обнаружил, что даже от трубки капельницы, на которой он лежал, на его коже остался повторяющий ее форму синяк. Что же произошло? Я ломал голову, и Аммар предположил, что у мальчика могла быть трансфузионная реакция – должно быть, ему перелили кровь не той группы.
Я был потрясен и спустился в операционную, чтобы попытаться найти его карточку для определения группы крови.
У каждого из нас одна из четырех групп крови: A, B, AB или O. У людей с кровью группы А к эритроцитам привязан белок под названием А-антиген (антиген – это частица, способная вызывать иммунный ответ). В крови группы B содержится B-антиген, а в крови группы АВ присутствуют оба антигена, в то время как в крови группы O нет ни того ни другого.
Циркулирующая кровь доставляет питательные вещества и кислород к клеткам организма, унося углекислый газ и продукты внутриклеточного обмена. Кровь состоит из плазмы, в которой плавают видимые только под микроскопом элементы крови: эритроциты, или красные кровяные тельца; лейкоциты, или белые кровяные тельца; а также тромбоциты. Тромбоциты участвуют в процессе свертывания крови – благодаря им кровотечение после полученной травмы со временем останавливается. Лейкоциты борются с инфекционными заболеваниями, активируя иммунный ответ. Помимо этих клеток, плазма несет в себе антитела, которые атакуют антигены и разрушают их. Каждому антигену соответствует свое антитело. В крови группы О на поверхности эритроцитов отсутствуют антигены, поэтому ее можно переливать пациентам с любой группой крови, поскольку новая кровь не станет провоцировать иммунный ответ. По этой причине пациентов с кровью группы O называют универсальными донорами – такой кровью стараются запасаться в хранилищах на экстренный случай.
