В пятницу, 8 августа 2014 года, я отвез Халу, ее мать Махдею и полный кислородный баллон на КПП Эрез. После многочасовых переговоров мы все же оказались в Израиле. Мы поменялись машинами, и нас троих отвезли к мосту Алленби, пересекающему реку Иордан недалеко от города Иерихон, соединяющему Западный берег с Иорданией.
Хала и ее мать, никогда не покидавшие Газы и не имевшие дела с госслужащими, были ужасно напуганы. Я все время находился рядом с ними, хоть мы и должны были ехать отдельно. Мы проспорили с израильскими военными почти четыре часа, прежде чем нас пропустили. Махдея не умела ни читать, ни писать, а я по-арабски говорил просто ужасно, но каким-то чудом у нас все получилось. В Иордании нас отвезли в больницу, где Халу положили на ночь в палату интенсивной терапии. Ее состояние было плачевным: уровень насыщения кислородом, который в норме составляет около 99 процентов, у нее был чуть больше 60.
В эту ночь наконец выдали столь необходимую Хале медицинскую визу, и ранним утром на следующий день мы отправились в аэропорт ждать рейса в Лондон. Должно быть, Хала и ее мать, вынужденные покинуть свой разбомбленный дом, чувствовали себя очень странно, оказавшись не где-нибудь, а в бизнес-зале оживленного аэропорта. Мадхея была поражена, когда я принес им кучу пирожных, сладостей и бутербродов и все это бесплатно.
Мы сели в самолет, посадив Халу между нами. Я поговорил со стюардессой, чтобы убедиться, что кислорода хватит на весь полет. Подсоединив кислородный баллон, я надел Хале кислородную маску и пульсоксиметр на палец, и мы приготовились к пяти с половиной часам полета. Когда мы взлетали, Махдея вцепилась в подлокотники с такой силой, что у нее побелели костяшки пальцев: она была напугана и переживала как за себя, так и за дочь.
МНЕ ПРИШЛА МЫСЛЬ О ТОМ, КАК ЭТО УДИВИТЕЛЬНО, ЧТО РОДИТЕЛИ, НЕЗАВИСИМО ОТ МЕСТА В ЖИВОТНОМ ЦАРСТВЕ, СТОЛЬ СИЛЬНО ЛЮБЯТ СВОЕ ПОТОМСТВО, ЧТО ГОТОВЫ РАДИ НЕГО НА ВСЕ.
Спустя три часа полета они вдвоем пошли в туалет, захватив кислородный баллон. Их не было очень долго, минут сорок, и я забеспокоился. Что они там делали? Случилось ли что-то? Я уже было собирался позвать стюардессу, когда они вышли. Хала потеряла сознание, и мать несла ее бездыханное тело. Девочка не подавала признаков жизни и совсем посинела. Убрав все с сиденья, я достал из аптечки мешок Амбу – компактное приспособление для искусственной вентиляции легких. У меня не было возможности определить, остановилось ли у нее сердце, но все на это указывало. Вставив ей в рот небольшой оральный воздуховод – изогнутую трубку, не дающую языку перекрыть трахею, – я принялся вручную вентилировать легкие. Я позвал стюардессу, но рядом никого не было, а среди множества кнопок на подлокотнике не видел кнопки вызова.
Я принялся ее реанимировать – к счастью, тренировался делать это совсем недавно, на курсе по акушерству и педиатрии за несколько месяцев до этого. Три раза сжать мешок Амбу, затем надавить двумя пальцами на грудную клетку для стимуляции сердечного выброса. Повторить тридцать раз, затем еще два раза сдавить мешок. Я до максимума увеличил подачу кислорода из баллона. Она по-прежнему была вялой и не реагировала. У меня началась паника. Я закричал: «Помогите!» – и кто-то из пассажиров побежал за стюардессой, которая тут же подошла. Я объяснил ей, что у Халы остановилось сердце, скорее всего из-за гипоксии, и что капитану нужно как можно быстрее снизить высоту, чтобы повысить уровень кислорода в салоне. Он немедленно выполнил мою просьбу, и Хале тут же стало лучше – она зашевелилась и задышала, а ее темно-синие губы посветлели. Я испытал невероятное облегчение и в душе ликовал.
ХОТИТЕ ВЕРЬТЕ, ХОТИТЕ НЕТ, НО ВПЕРВЫЕ В СВОЕЙ ЖИЗНИ Я САМОСТОЯТЕЛЬНО УСПЕШНО ПРОВЕЛ СЕРДЕЧНО-ЛЕГОЧНУЮ РЕАНИМАЦИЮ.
Капитан спросил, не лучше ли нам сесть на ближайшем аэродроме, но лететь оставалось не больше часа, и я решил, что если сохранять небольшую высоту и обеспечивать Хале максимальный приток кислорода – скорее всего, все будет в порядке. Спустя пятнадцать или двадцать минут после этого ужасного испытания Хала сидела на кресле в обнимку со своим плюшевым мишкой, положив голову на плечо матери.
Когда мы приземлились, нас встретила Лиза и ее коллеги из «Цепи жизни» и стремительно перевезли через весь Хитроу. Я ехал вместе с Халой на машине скорой по шоссе М4, а затем через Лондон – столь быстрой поездке позавидовал бы Льюис Хэмилтон
[112]. Тем не менее, когда мы прибывали в Бромптонскую больницу, ее уровень насыщения кислородом составлял всего сорок процентов. Чудо, что она вообще была жива.
Через несколько дней, когда состояние стабилизировалось, ей провели операцию на открытом сердце, а еще неделю спустя ее было уже не узнать. Умирающая маленькая девочка стала самой счастливой и смышленой малышкой, какую только можно себе представить. Всеобщей радости не было предела, и мы устроили в больнице вечеринку, чтобы отпраздновать ее выздоровление. Казалось, произошло перерождение, причем не только у Халы, но и у меня самого.
Это мероприятие стало особенным для меня и по другой причине: я пришел на него не один, а с той самой девушкой, которой написал на электронную почту из Газы.
За несколько дней до отъезда из Газы я снова написал Элли. Я сказал, что скоро вернусь, и предложил ей где-нибудь выпить со мной. Мы договорились встретиться в субботу, в день моего возвращения. Когда же я наконец прилетел, после пережитого стресса пожалел о своем предложении – я был разбит, а мой разум витал где-то далеко, в стране бомб, пуль и оторванных конечностей. Я написал ей СМС, сказав, что, возможно, это не такая уж хорошая идея, но, если она хочет, мы все равно можем встретиться. Она ответила, что придет, и мы договорились о встрече на железнодорожной станции «Империал-Ворф» в Челси.
Забронировав столик в тайском ресторане неподалеку, я пришел на встречу растрепанным и в неважном самочувствии. Я увидел ее сидящей на бетонном постаменте возле станции. Подойдя к ней, понял, что уже забыл, насколько красивой она была. Она встала, чтобы поздороваться со мной, – само очарование. Я смотрел на нее в некотором замешательстве, думая о том, насколько сюрреалистичным кажется происходящее. Я стоял там, уже несколько дней не мывшийся, только что вернувшись из поездки, в которой спас жизнь ребенку, похожий на дикаря, мыслящий как дикарь, тем не менее сопровождавший эту прелестную девушку на обед.
В ресторане нас окружали люди, которые смеялись, болтали и хорошо проводили время, в то время как мне было сложно привыкнуть к тому, что я больше не рисковал в любой момент быть разорванным на части от взрыва. Ревущие над головой самолеты не собирались выпускать в меня ракеты – это были лишь подлетающие к Хитроу коммерческие авиалайнеры. Я огляделся по сторонам, пытаясь подстроиться, но не мог до конца поверить, что в ресторане были люди, одетые в великолепные летние наряды, совершенно беззаботные на вид.
ЕЩЕ СЛОЖНЕЕ БЫЛО ОСОЗНАТЬ, ЧТО Я ТЕПЕРЬ СИДЕЛ НАПРОТИВ ЧЕЛОВЕКА, КОТОРОМУ НАПИСАЛ ЛИШЬ ПОТОМУ, ЧТО ДУМАЛ, БУДТО УМРУ.
