– Надо ли мне это знать? – вздохнула Юлия.
– С вами все в порядке?
– Просто я почти не спала. Яся будил. Хорошо, – встряхнула она головой. – Вы схватились с йети. Кто победил?
– Ну, моральная победа осталась за мной… – тонко улыбнулся Богдан. – Но уходить мне пришлось очень быстро, и, к сожалению, я забыл на поле боя свой кошелек.
– М-м.
– Со всеми деньгами.
– М-м, – невестка снова уставилась в окно.
– Без копейки вообще, – с нажимом сказал Богдан. – Даже не на что доехать до банка.
– Конечно! – очнулась невестка. – Сейчас.
С некоторым смущением Богдан взял у нее триста рублей, бросил взгляд на свой мокасин, просивший каши, и гаркнул:
– Эх! Где ваша не пропадала! Тогда и чёботы мне несите!
Но ботинки Степы оказались ему на два размера малы, а ничего крупнее в доме не было. Богдан мрачно посмотрел на миниатюрные ножки Юлии и потребовал у нее скотч. Кривясь от отвращения, он замотал канцелярской лентой нос шестисотдолларового мокасина. Степины куртки ему тоже были тесны и коротки. Богдан скорбно посмотрел на вишневый пиджак. По крайней мере, этот был ему впору…
– Мне кажется… – задумчиво сказала невестка, смотря на то, как Богдан одевается, – вы бы не стали так напиваться без повода.
– С чего вы взяли, что я?..
– Экскузе муа – запах. От вашей одежды несло, как…
– Ну, допустим, я выпил, – перебил Богдан.
– По поводу?.. Мне кажется, что вы все-таки разорились.
Богдан хотел парировать, но в горле встал ком.
– Разорились, – взглянув на Соловья, подтвердила Юлия.
«Слишком ты умна».
– Где слезы? Где слова сочувствия? – съязвил Богдан.
Он подхватил бархатный пиджак и двинул к выходу.
– Не советую вам это надевать.
– Тогда тем более надену!
– Послушайте, а Степина игра? Ведь он контракт подписал, рассчитывая на деньги от вас. А теперь…
– Это все, что вас волнует? – почувствовал гнев Богдан. – Ну-ка, берите взад! – Он сунул ей в ладонь полученные рубли и вылетел из Степиного дома.
На улице было прохладно, Богдан натянул пиджак и потащился в сторону проспекта Мира. Насколько он помнил, отделение его банка было где-то на проспекте, в центральной части. Серое рыхлое небо давило на затылок. Снова заболела нога.
Ковыляя вперед, Богдан постепенно успокаивался.
«Ах, сочувствия мы захотели! От кого? От этой примороженной мыши? Тьфу на нее. Жаль, что она доложит Степе, это да. Наверное, уже звонит… Ладно, переживу как-нибудь».
Прохожие косились на него. Богдан отвечал им вызывающими взглядами.
Наконец он дотащился до банка. Было только без двадцати десять, до десяти банк был закрыт. В предбанник с банкоматами можно было попасть по карте, Соловей полез за ней и обнаружил, что карты нет. Ну разумеется…
Нога, ребра и прочие части тела напоминали о ночном загуле и вопили об отдыхе. Богдан сел на ступени банковского крыльца. Замотанный скотчем нос мокасина нагло торчал в сторону прохожих. Бархатный пиджак с надорванным лацканом сиял неуместной роскошью.
Старушка с белыми пуделиными кудельками и необычайно благостным выражением лица остановилась напротив Богдана, посмотрела на него через толстые очки и тихонько вздохнула.
– Да, – сказал Богдан. – Я потерпел жизненное крушение. Но не унываю!
– И правильно, – закивала старушка. – Уныние – это грех.
Она полезла в сумку за чем-то, и вдруг Соловей увидел, как она протягивает ему морщинистой лапкой денежку.
Опешивший Богдан издал звук вытаскиваемого из воды карпа.
Старушка вложила ему в руку пятьдесят рублей и шепнула:
– Только ты на еду потрать, не пей, милый!
– Нет-нет! – начал отвечать Богдан и совать деньги цепкой старушке обратно, как тут услышал знакомый голос:
– Толич! Ты бы лучше мне позвонил!
Из джипа, неловко выпрастывая брюхо, вылезал Игорь Михалыч Воеводин.
– Еду по проспекту, а тут ты на ступенях сидишь…
Богдана окатил такой жгучий стыд, какого он не испытывал со времен отрочества.
Михалыч упер руки в джинсовые бока.
– Вижу, ты вчера и выпил, и погулял. Но это зачем? – растерянно говорил Михалыч. – С протянутой… Что, я б не занял тебе?
Жалостливая старушка растворилась в окрестностях. Богдан схватился за лоб, застонал, мечтая отмотать кинопленку назад.
Из машины Михалыча вышел второй мужик, в котором Соловей, не имевший сил удивляться, узнал Павла Терещенко – еще одного из своей старой компании, сплавлявшейся по рекам и игравшей на бильярде.
– Пал Палыч у меня начальник по закупкам, – прокомментировал Михалыч. – Ну, а ты чего? Что, неужели… бизнес капут?
Богдан со скрежетом сдвинул со своей макушки железную пяту стыда и выпрямился.
– Будто ты меня не знаешь, Михалыч! – с растяжкой сказал он. – Это перформанс! Типа шоу. Я вчера пил с одним художником-акционистом, проспорил ему.
– Ясно. Выделываешься на спор. А синяк?
– Подрались из-за натурщицы.
– То есть все чики-поки? Процветаешь?
Соловей широко улыбнулся:
– Нет, дорогой. Бизнес мой – действительно капут!
Длинное лицо Михалыча помрачнело.
– Ясно. Сочувствую, – он помолчал. – Ну, нам пора. Рабочий день, м-да…
Прежние друзья Богдана втиснулись в машину и вмиг исчезли, будто их кто слизнул.
Как только Михалыч уехал, Богдан скинул с себя позорный бархатный пиджак, с рычанием вытер об него ноги и выкинул его в урну. Затем он, подрагивая на ветру, дождался открытия банка и снял деньги по паспорту. Позарез надо было переодеться. Через дорогу сиял желтой вывеской магазин «Мир дисконта».
– Не время для Армани, – сказал себе Богдан. – Пора стать ближе к народу.
Он покинул «Мир дисконта» в синих дисконт-кроссовках, дисконт-футболке (зато по размеру) и справедливо дисконтированной куртке-бомбере из пошло блестевшей желтой плащовки. Джинсы он оставил Степины, ничего лучшего в магазине не нашлось. Взглянув на себя в зеркало при выходе, Богдан заметил:
– Уже не клоун. Торговец-челнок начала девяностых, немного помятый на таможне.
У него зазвонил мобильный. Инга. Что тебе надобно, зефирная женщина? Богдан сунул телефон в карман, не обращая внимания на трезвон, и поехал на Таврическую.
– Здравствуй, катастрофа. Что случилось?
– Ты поверишь, если я скажу, что неудачно споткнулся?
