Книга Лето радужных надежд, страница 9. Автор книги Татьяна Труфанова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Лето радужных надежд»

Cтраница 9

– Да пожалуйста, иди, – Богдан посторонился и даже рукой махнул приглашающе. – Только тебе без меня никуда. Думаешь, тебе в магазине «Филателист» дадут нормальную цену? Ха-ха три раза. Они не только не дадут, они еще сдадут тебя. Причем не ментам, – и Даня сокрушенно покивал головой.

– А кому? – недоверчиво спросил тощий.

Он все же вышел из простенка между гаражами и пошел наискосок через зеленый двор, а Богдан шагал рядом с ним.

– КГБ сдадут, естественно. Откуда у вас, гражданин, французские марки? Так ты, пацан, связи с иностранцами имеешь? Доказывай потом, что ты их честно спер. Тебя как зовут, кстати?

– Ну, Гена.

– А я Богдан. Я эти марки знакомому коллекционеру толкаю. Он мне платит рубль, оба довольны. Нужно знать, кому толкнуть, такие дела, Ген.

Тощий остановился, посмотрел на Богдана с прищуром.

– Ладно. Пошли вместе к твоему, этому, – он протянул руку. – Пополам?

– Идет! – Богдан хлопнул его по руке.

Партнеры устроились на лавочке возле песочницы. Тощий Гена залихватски вскрыл конверт ножиком, потряс – оттуда выпали два сложенных пополам листка. Пока он тряс конверт дальше и исследовал его, Богдан подхватил листки. Он молниеносно водил глазами по строкам. «Cher Anatoli… Je veux discuter avec vous un défi intéressant…» Везде шли лишь французские строки размашистым и округлым почерком, ничуть не похожим на острый, частый, будто стиснутый почерк отца. Ни единого слова по-русски. Начальных знаний французского Дане хватило, чтобы понять, что речь идет о каких-то шахматных задачах.

– Блин! – Богдан стукнул кулаком по скамье. С усилием удержал подступившие к глазам слезы.

– Я не понял, где марки? – нахохлился парень со шрамом.

– Сволочь! Как будто трудно ему… – вырвалось, и Богдан поправился: – Бернар сволочь. Пишет, что в этот раз ничего не прислал, потому что… Хрень какая-то. Пишет, жена убиралась у него на столе и случайно выбросила те самые марки, которые он для меня приготовил.

– Вот жопа!

– Или жопа, или зажал. Я ему в последний раз такой клевый наборчик отправил… – Богдан вдохновенно врал, и волна вранья отодвигала слезы и кинжальную обиду оттого, что в конверте оказалось заурядное письмо от какого-то отцовского знакомца, пустышка вместо известия, которое он ждал больше всего на свете.

Как обычно, Даня словеса плел убедительно, и нужно было очень хорошо знать его, чтоб распознать вранье. Гена тогда не знал – и поверил. Дальше они отправились шляться по улицам вместе – а что? Все равно надо было время скоротать.

Так они и сдружились. Богдан был умнее, зато Генка был быстрей, бесшабашней и подначивал Даню на такие штуки, до которых он сам бы не дошел. И еще был в этой дружбе легкий оттенок превосходства. Тринадцатилетний Богдан отлично сознавал, что он – способный мальчик из семьи шахматного гроссмейстера и заслуженного врача, с заранее выстроенной для него линейкой перспектив: комсомол – окончание десяти классов – институт – некая престижная, самим им выбранная профессия – достижения, ордена и тэ дэ. В то время как тощий Гена – троечник, у которого мама – повариха в заводской столовой, а папаша разведенный – пьянь (считай нет его), и перспективы у Гены тоже выстроены: ПТУ – станок на заводе – домино и портвейн по выходным. (Потом, много позже, Богдан догадался, что и Генка тоже чувствовал превосходство – свое, превосходство знающего жизнь пацана, знатного хулигана, перед домашним мальчиком.)

Превосходство Богдана держалось, но истончалось – и наконец лопнуло. Потому что проходили дни, недели, месяцы, а Письмо так и не появилось. Почтовый ящик зиял дырой, и такая же дыра зияла в сердце. Отец бросил их с мамой. Вот что стало ясно. Понятно, они с матерью ссорились. А уж в тот последний вечер как ссорились – оо! Собственно, было глупо надеяться. Отец же сказал тогда матери: «Кончено! Прощай». Но Богдан, идиот, надеялся. Что отец одумается, из своего прекрасного далека – куда он там сбежал? в Лондон, Париж, Калькутту? – он пришлет известие, позовет и Даню, и маму. Ведь мы же были родные, не чужие тебе… нет? Но отец их бросил. Вот уже весна кончалась, подступали жаркие дни – такие же дни, как в прошлом августе, когда мать рыдала на фальшивых похоронах. Письма не было. Стало ясно, что и не будет.

Ну а тогда – чем Богдан лучше Генки? Такая же безотцовщина. Это слово, «безотцовщина», услышанное где-то, ворвалось со свистом и упало на дно души. Богдан – безотцовщина. Ощущать себя таким было странно. В этом было понижение статуса, кувырок по социальной лестнице вниз – к пэтэушникам и чудикам, детям матерей-одиночек, детям пьяных, безответственных, плевавших на них папаш. Но более того, это слово содрало какой-то защитный слой с мира, в котором жил Богдан. Небо придвинулось, стало ниже и грубей. Богдан чувствовал его, небо, ощущал, как оно теперь царапает его наждачкой. Ты, безотцовщина. Брошенный, ненужный пацан.

– Опять пробка на Александровском мосту, – сказал Степа.

На мосту через Межу действительно скучали грузовики, легковушки и застрявший ровно посередине троллейбус.

– Обещают, это, от объездной дороги мост сделать. Давно обещают, угу, – гудел Степа, стоя на берегу рядом с Богданом. Руки он сцепил за спиной и смотрел на пробку, будто ничего интересней здесь не было.

– Так построят. Мост – это хороший бюджет для распила, – равнодушно прокомментировал Богдан.

– Ты, мм, это… нормально?

Богдан надменно задрал нос.

– Я – прекрасно! Кстати, вдруг вспомнил: я благодаря Гене, мир его памяти, чуть не утоп здесь. Искупался в реченьке Меже в марте месяце.

– М-м? – сын проявил слабый интерес.

– Это мы с ним забрались на прогулочный катер зайцами. Ладно, то история долгая. Но вообще с Геной было не соскучиться. Как мы с ним в колхоз поехали! Тырить яблоки из колхозного сада. Набрали по мешку руки загребущие, а потом-то унести мешок надо. Двадцать кило. Ползком, да мимо сторожа, да пешком до шоссе три км, а потом на попутках… Яблоки мы продали, а на вырученные деньги я, как сейчас помню, купил букет роз Тане… Тоне? Оле? М-да. А ведь когда-то с ума по ней сходил…

– Бывает, – безразлично кивнул сын.

Тефтеля ты паровая! Хоть что-то искру из тебя высекает?! Богдан скривился.

– А какие мы с Геной шутки на кладбище отчебучивали! Огненная голова на могилке, например. Художественная резьба по арбузу, внутри спиртовка… Для вечернего путника – сильное зрелище.

– Это на каком кладбище?

– На старом, Девяткинском, разумеется. Зачем переться на край города, когда в центре Домска есть такое шикарное место для молодежи. Потом мы с ним там портвейн распивали на гранитных плитах, по примеру алкашей. Как говорил Гена: «Качественно отдыхали». Тишина, свежий воздух, дубовая тень. Его бы воля, он бы там поселился.

– Мм-м, – кивнул Степа. – Хорошее кладбище, угу. Я одно время тоже думал там поселиться. В детстве. Ну, то есть в девятом классе. Присматривал место.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация