– Но я не давал тебе разрешения оскорблять меня. Ты никогда не должна говорить со мной в таком тоне.
– А тебе можно меня оскорблять?
– Мы сейчас не переговоры ведем, женщина.
Она вздрогнула от его гнева и попыталась что-нибудь придумать, чтобы успокоить мужа и при этом не опуститься до лжи.
– Ну, если бы я могла вспомнить каждое сказанное слово, наверное, я захотела бы взять обратно большую часть из того, что…
Коннор перебил ее:
– Я помню каждое твое слово. На каком языке ты хочешь, чтобы я их повторил? На твоем или на моем? Произнося свою гадкую тираду, ты не соизволила выбрать один из них.
– Вообще-то я не хотела бы слушать…
Но Бренна прикусила язык, едва он начал ее цитировать, и лишь вздрагивала, когда слышала из его уст такие слова, как «свинья», «козел», «лошадиная задница», а когда он закончил, низко опустила голову от стыда и смущения.
– Я не должна была говорить тебе такие гадости, – призналась Бренна.
– Да, не должна. – Почему ты заставил меня уйти из твоей постели?
– А ты хотела бы остаться со мной после того, что я вытворял с тобой в прошлую ночь?
– А почему ты решил, что я не хотела бы остаться?
– Ты прекратишь наконец отвечать вопросом на вопрос?
– Да, я хочу остаться! – выкрикнула Бренна. – Я твоя жена! А не лагерная подружка на одну ночь!
– Я обидел тебя.
Сейчас он был в ярости на себя, ибо воспоминания о прошлой ночи доказывали, что он с ней не может себя контролировать.
– Да, ты обидел меня. Я тебе уже не раз об этом говорила. Неужели тебе все равно? Теперь я знаю, у тебя хорошая память, ты повторил каждое оскорбительное слово, которое я произнесла. И как же мне не обидеться? Я только сейчас поняла, как сильно я…
– Как сильно ты – что?
Бренна покачала головой. Она не хотела признаваться, как сильно беспокоится о нем, и сказала совсем другое:
– Для меня было страшным унижением, что о своем решении ты сообщил мне через Куинлена.
– О чем ты? – Коннор, казалось, был в недоумении.
Бренна вскинула голову. Да как он смеет притворяться, будто не понимает? Неужели он думает, что она так наивна и он может ее обмануть? Или ему абсолютно наплевать на нее и он вообще забыл о своем поступке?
– Ты нарочно меня провоцируешь? О, теперь ясно, в чем дело! Ты понял, что я все сильнее влюбляюсь в тебя, и решил остановить меня, нанося оскорбления? Ну нет, это у тебя не выйдет. Так или иначе, но я намерена заставить тебя заботиться обо мне. И я добьюсь этого, если только раньше твоя холодность не убьет меня. Но запомни, Коннор, если я стану несчастной, то и ты тоже будешь несчастен. Запомни, со мной нельзя обращаться как с вещью. Моя мать рыдала бы месяц, если бы узнала о моем унижении. Ты даже не побеспокоился сказать мне сам. Ты послал Куинлена вместо себя! А теперь уезжаешь без предупреждения. Я хотела, чтобы ты носил медальон, чтобы в беде ты послал его мне, но ты отказался. Так? И все потому, что вбил себе в башку – тебе, видите ли, оскорбительно просить моей помощи. Я хорошо запомнила твои слова, когда ты впервые увидел мой медальон. Я тогда рассказала тебе о нашей семейной традиции, а ты велел мне его выбросить. И знаешь, что совсем разбивает мое сердце – ты слишком ясно дал понять, что все, что важно и дорого для меня, для тебя ничего не значит.
Шумно вздохнув, Бренна поклялась про себя не произносить больше ни слова. Однако через несколько секунд выпалила:
– И еще одно я скажу тебе, перед тем как уйти и снова почувствовать себя незамужней женщиной. Перед отъездом настоящие мужья прощаются со своими женами. И целуют их на прощание.
Бренна поняла, что плачет, лишь когда слезы потекли по щекам. Ей стало не по себе, оттого что она больше не может владеть собой. Она плакала не только от стыда за грубые слова, брошенные в лицо мужу, – Бог простит ее, хотя она и впрямь назвала его свиньей, – но и потому, что проявила слабость в его присутствии.
Как же она может заставить его полюбить ее, если только что пилила, как тупая пила, а потом разревелась, как слабая женщина? Конечно, ничего у нее не получится, ничего она не сможет, она все испортила, и теперь – конец. Полный крах семейной жизни.
Голос Алека спас Бренну от дальнейшего позора, если это еще было возможно. Старший брат устал ждать и велел Коннору поторапливаться.
– Я слишком тебя задержала, – прошептала Бренна. Он не согласился, не возразил, он вообще не сказал ни слова, но и не уходил. Коннор стоял и смотрел на нее. Выражение лица у него было такое, будто у нее на голове выросла пара красных дьявольских рогов, и он растерялся, не зная, что теперь с ней делать.
Господи! Она повергла его в транс. В голове у нее проносились слова, которые только что сорвались с языка. Конечно, ее снова немного занесло, но она была уверена, почти уверена, что ни свиньей, ни козлом она его больше не называла. А может, она сказала что-то еще более обидное? Бренна очень надеялась, что нет. А если и сказала, пускай Бог простит ее братьев – Джиллиана, Вильяма и Артура, это они виноваты, и в следующий раз, когда она увидит мальчишек, обязательно поколотит их – ведь это они научили ее этим ужасным грубым словам. Они нарочно произносили их при ней, а маленькая Бренна, не понимая значения, повторяла все, что слышит. Боже мой, с отчаянием подумала Бренна, неужели такие слова она бросила в лицо мужу!
– Коннор, если я сказала что-то оскорбительное для тебя, это выскочило само собой, это сидело у меня в голове еще с детства. Мои старшие братья… – Она умолкла, догадавшись, что мелет вздор, и больше не пыталась его успокоить. – Почему ты не уходишь? Ты смотришь на меня так, будто собираешься ударить. Если хочется, лучше ударь. Ожидание просто сводит меня с ума.
– Ты не помнишь своих слов?
От его вопроса Бренне стало еще хуже.
– Кое-что помню, но не все. Я хорошо знаю, что, когда злюсь, мне надо следить за своими словами. Но каждый раз происходит одно и то же. Наверняка я тут наговорила чего не следовало. Правда? Так ведь?
О Боже милостивый, с того самого мига, как она вошла в конюшню и открыла рот, все пошло не так, как надо!
– Мне пора идти.
– Да, конечно, – согласилась Бренна с искренним вздохом облегчения.
Открыв ворота, Коннор знаком показал Бренне, что пропускает ее вперед.
Она чувствовала на себе его взгляд, когда ненароком коснулась его, проходя мимо, но намеренно опустила голову, чтобы не смотреть ему в глаза, в которых, должно быть, все еще стоял гнев. Она опасалась, что встретит его настороженный, суровый, недоверчивый взгляд. Боже, чего она только не наговорила в горячке! Она едва не застонала от отчаяния, переполнявшего ее. Что, что теперь делать? Как все исправить и возможно ли это?
