Под конец одного августовского дня, много лет назад, в кабинете Крафта в его доме в Каменебойне в Дальних горах, Пирс впервые прочитал эти страницы, которые Крафт копил за последние год или два своей жизни и сложил в картонную коробку. Он заплакал, обнаружив в них страну, в которой когда-то жил, страну, находившуюся слишком далеко, чтобы он мог опять попасть в нее, даже если вечно идти назад. Тогда он спросил, спросил пустоту, почему он должен жить всегда в двух мирах: в наружном, который был реальным, но никогда не принадлежал ему, и во внутреннем, личном, в котором он не мог остаться. Этот старый вопрос. В тот день Роузи Расмуссен была в саду у дома Крафта, он мог видеть ее в окне маленькой комнаты, в которой сидел: она и Саманта, ее дочь, собирали цветы в разросшемся саду.
Но есть только один мир. Был, есть и будет: мир без конца. Книга Крафта закончена: Крафт сам закончил ее. Да, она без конца, но закончена.
Он оставил келью, светящееся устройство и пачку бумаги, лежавшей текстом вниз, и, пройдя через молчаливые залы, добрался до маленького закутка будки и набрал номер Розалинды Расмуссен.
— Алло?
Еле слышный, заспанный, возможно встревоженный голос. Пирс подумал или почувствовал, что в прошлый раз, когда он разбудил ее звонком, было намного позже: тогда рядом с ней был Брент Споффорд, как, вероятно, и сейчас.
— Привет, Роузи. Извини, если поздно. Это Пирс.
— О. Нет. Все в порядке. Просто я заснула перед телевизором.
Молчание. Он почувствовал, как она стряхивает сон с глаз и головы.
— Итак?
— Итак.
— Как дела?
— Довольно интересно. Роузи, она закончена.
— Ого. Вау. Ты ее всю скопировал? Закончил разбирать?
— Я говорю, она закончена, — сказал Пирс. — Крафт не оставил ее незавершенной. Это законченное произведение.
— Но ты говорил, там неразбериха.
— Я знаю. Я не понимал.
— Ну. — Пауза, чтобы подумать или зевнуть. — Если ты не понимал, поймет ли кто-нибудь другой?
— Не знаю. Не знаю, насколько она удачна. Не знаю, хороша ли она. Но я знаю, что он ее закончил.
— Но много что осталось непроясненным. В этой истории.
— Да.
Мягкое молчание, как набегающая волна.
— Значит, мы теперь можем ее опубликовать? — спросила она.
— Ну, она закончена, — сказал он. — Но теперь я не готов.
— Что ты хочешь сказать?
— Теперь, когда я понял это, — сказал он, — я должен вернуться к ней и убрать почти все свои улучшения.
— Правда? Это может ухудшить текст.
— Да, возможно.
— Но почему он так писал? Если понадобилось столько времени, чтобы понять.
— Милосердие, — сказал Пирс. — Как мне кажется.
— Милосердие?
Милосердие. Крафт знал, что конец, любой конец, загоняет персонажей в ловушку завершения, и он хотел не связать их, а освободить. Не просто закончить их истории освобождением, как часто заканчиваются истории и как закончились несколько более ранних книг самого Крафта — распахиваются двери, встает солнце, перед героями лежит открытая дорога, Конец, — но вообще их не заканчивать.
Милосердие. Потому что справедливость и честность кончаются, когда все уплачено и все счета закрыты: но нет конца милосердию.
— Ты в порядке?
— Да. Да. Итак. Я привезу тебе все это.
— Ладно.
— Еще пара недель. Весна скоро кончается, я должен ехать домой, вернуться к работе. Но я закончу все.
— Ладно. Возвращайся, когда хочешь. Привози семью. Никак не могу запомнить имена.
— Вита и Мэри.
— У нас будет праздник. На горе Ранда расцветут нарциссы. Они вроде как знамениты. Мы можем сходить к памятнику Уэлкину.
— О, да.
— Ты там был?
— Никогда не видел его. Я поднимался на гору, но никогда не заходил так далеко.
— Херд Хоуп Уэлкин, — сказала она. — Образованный Сапожник. На памятник стоит посмотреть. Ты удивишься, когда будешь наверху. Не буду рассказывать.
— Роузи, — сказал Пирс. — Я хочу поблагодарить тебя.
— За что? Ты еще даже не получил чек.
— За то, что побудила меня сделать это. Найти способ закончить. Я никогда бы не закончил, и это последовало бы за мной на ту сторону незавершенным.
— На ту сторону? — сухо сказала Роузи.
— В любом случае, спасибо, — сказал Пирс. — Это было в последмомент.
Следуя по самым разным поводам по залам Убежища, в церковь, трапезную и обратно, Пирс проходил мимо кабинета аббата и, когда дверь была открыта, замечал неподвижную фигуру седовласого монаха. Дверь говорила Добро пожаловать. Пирс не реагировал; перед тем, как въехать, он выяснил, что монахи не просят от ищущих убежища ничего, кроме уважения и молчания, все остальное — дело твое. Он не заговаривал ни с кем, и никто не заговаривал с ним. Однако сейчас, возвращаясь от телефона, он остановился у двери, удивленный тем, что кабинет открыт для приема; в этот миг брат внутри увидел его, поднял брови и улыбнулся. Не став отвергать очевидное приглашение в его взгляде, а ретироваться было поздно, Пирс вошел.
— Хотите присесть? — спросил монах. В наши дни никакой тонзуры; обычная стрижка делового человека. И он был старше, чем вначале подумал Пирс; быть может, очень старым. — Вы можете закрыть дверь.
Пирс присел.
— Я — брат Льюис.
— Пирс Моффет.
— Вы приехали в составе группы ХСД
[610]?
— Нет. Я один.
— А. — У брата Льюиса был мягкий немигающий взгляд, а его голова слегка свисала вперед на тощей изогнутой шее, торчавшей из широких складок мантии, так что он немного походил на доброжелательного грифа. — Вы ищете личного убежища?
— В некотором смысле. То есть да, именно так бы я это описал.
— У вас есть какие-то особые заботы, о которых вы размышляете?
— Не думаю, что могу их обсуждать.
— Вы практикующий католик
[611]? Я спрашиваю просто чтобы знать.
