— Ну и кто она такая, — вздохнув, спросила Харита: начнем.
— Ее зовут Роз.
— Ага. — Похоже, она не очень поверила ему. — И какая она?
Какая она. На мгновение Пирс замолчал, не в силах ответить. В последнее время он испытывал что-то вроде перемежающейся кататонии, разделения сознания: когда ему задавали вопросы, в нем рождались многословные объяснения и размышления, при том что рот открывался, челюсть поднималась и опускалась, произнося слова — не те, которые он думал — или не произнося ничего. Какая она? Она — как он: однажды он сказал ей об этом в постели, но сам не поверил в это. Он сказал ей, что знает, как это — быть ею, в ее плоти; но он так и не понял, поверила ли она ему. Из того, что он знал о ней или она сама рассказывала о себе, ничто не объясняло ее; точно так же можно было сказать ему: Вот ночная орхидея, что пробуждается раз в год и пахнет плотью — все, что можно сказать об этом, а если бы это не было сказано, она бы не цвела. То же самое и Роз.
— И что произошло?
Он опять умолк, еще мгновение подбородок подергивался, как у куклы, когда чревовещатель замолчал. Он хотел сказать, что потерялся в населенном призраками лесу, потому что решил, что видит, как она идет там, или просто потому, что сбился с верного пути. Колючие деревья кровоточили, когда он рубил их мечом. Он встретился сам с собой — правая рука поднята, странная одежда, идет к нему, чтобы о чем-то предупредить, задать вопрос, не имеющий ответа. Но он отвернулся и продолжил путь. Он был обманут, когда связывал и бил бичом свою возлюбленную, а когда понял свою ошибку (что она не его возлюбленная или что его удары не поцелуи), уже было поздно.
— О-о-о! Ей нравилось такое?
— Да.
— А тебе?
— И мне. Потому что ей нравилось.
Харита подождала.
— Это было, — сказал Пирс. — Это было гм. Ну, очень клево. Должен признаться. — Он увидел, как на ее лице отразилась его щетинистая ухмылка, и оборвал себя.
— Никто никогда не ударит меня, — сказала она.
— Да, — ответил он, убежденный в этом.
— Ну разве что легкий шлепок, — сказала она. — Сзади. Иногда это действительно классно. Прямо по дырке.
Ее спокойный нахальный взгляд. Никогда не жалуйся, никогда не объясняй
[51]: мой девиз, всегда говорила она. Во сне он иногда видел и ее, Хариту, на тропе впереди, она поворачивалась, чтобы посмотреть на него именно этими глазами. Или это была не она, а Роз, или кто-то еще.
— Но послушай, — сказала она, скрестив ноги на своем диване, маленький идол. — Ты не боялся, что можешь зайти с ней слишком далеко? Это то, что мне всегда было интересно. Например, как бы ты узнал, если бы она. Ну ты понимаешь. Не захотела.
— О, она бы сказала, — ответил Пирс и сцепил руки. — Даже если бы я не услышал, что она сказала нет. Наверное, не услышал бы.
— Тогда как бы она тебе сообщила?
— Она бы сказала: я повторила трижды
[52].
— «Я повторила трижды». Так?
Он опустил голову, разоблаченный и пристыженный.
— Ладно, — сказала Харита, осторожно, но не осуждающе, тоном адвоката или врача. — Продолжай.
Продолжай. Iter in antiquam silvam, stabula alta ferarum
[53]. И они пошли дальше в первобытный лес, где в глубокой тьме таится логово зверя. Как много они прошли? Только полдороги: потом, конечно, они начали выбираться, хотя как минимум он этого не понял. Он рассказал о том, как обрезал ее волосы, как глубоко это волновало ее, еще одна перепутанная прядь; как был способен подчинить ее просто показав ей ножницы (territio realis
[54]) и взяв ее волосы в руку, мягко, но твердо, и она не отказывалась. И всякое такое.
— Правильно ли я поняла, — сказала Харита, нахмурив черные брови. — У тебя была женщина, которая любила такое. Нуждалась в этом. Ей было это нужно, но она не могла сказать, что хочет этого. И ты делал с ней что-то такое, чтобы она не могла убежать, связывал ее по-настоящему, и потом делал с ней, связанной, то, что она хотела, чтобы с ней сделали. То, в чем она нуждалась. И когда она говорила: Нет-нет, пожалуйста, не надо, — ты не слушал.
Пирс кивнул.
— Ты догадался, чего она хочет, и дал это ей. Не спросив ее. Даже без ее согласия. Которое она бы не дала.
Он опять кивнул.
— Да. Боже. Чего еще человек может желать, Пирс. Разве это не любовь? Делать такое для кого-то? Разве не это имеется в виду?
Неужели ее глаза поглядели на него так нежно? Он отвернулся, чувствуя, как что-то большое поднялось в груди, как будто из нее хотело вырваться раненое сердце; он зажал рукой рот, чтобы не дать ему выскочить. Прошло не больше месяца с тех пор, как он окончательно порвал с Роз. Недавно, совсем недавно. Настоящая любовь: если это была она, откуда знать о ней Харите или таким, как она? Может знать только Роз.
— И где она сейчас? — тихо спросила Харита. — Вы все еще?..
— Нет. Нет-нет. Она уехала.
— Уехала? Типа исчезла?
— В Перу. — Он порылся в карманах пальто, но ничего не нашел. — Последнее, что я слышал.
— Перу.
— Она стала христианкой, — сказал Пирс. — Ну как бы христианка. На самом деле попала в секту.
— Перуанская секта?
— У них там что-то вроде клиентуры, — сказал он. — Миссия.
— Типа обращают людей?
— Несут им послание. Слово. Это маленькая группа, которая хочет охватить весь мир. Пауэрхаус Интернешнл.
— Чего хаус?
— Пауэрхаус. Так они называют Библию. — Даже говорить о них, использовать эти отягощенные слова, которыми пользовались они, было для него все равно что касаться мертвой плоти или быть оплеванным чужаками, за что? Когда это кончится?
Харита изумленно тряхнула головой.
— Значит, если она обратилась в их веру, ей прошлось покончить со всем этим, так? Ты и она. То, чем вы занимались.
— Да, — сказал он. — Но не сразу.
— Не сразу? — сказала она. — Нет? — Она расхохоталась, как будто только что подтвердилась некая простая правда о человечестве, женщинах или о жизни на земле. — Ага! И как все кончилось? Между вами?
