Борющийся от слова борьба, подумал он, как живущий от жизнь. Жениться от жена. Он позвал отца и детей. Отправляемся в путь. Путь по-латыни — Via, а Via — это Vita; мы так думаем, потому что мы животные, которые знают, что мы отправились в путь; что мы выходим откуда-то и идем куда-то, и где-то может быть хорошо, а где-то плохо, но мы этого не знаем.
— Жмите на гудок, — сказала Вита. — Пока-пока, дом.
— Пока-пока.
— Пока-пока.
По дорогам, которыми они ехали к Дальним горам, обычно бродили огромные животные, но сейчас их по большей части не было; последних из них, усталых и медленных, можно было легко разглядеть на обочине, с поднятым капотом или оранжевой наклейкой, закрывшей зеркало: «пумы», «мустанги», «скаты», «барракуды», «орлы», «рыси». У новых машин не было ни звериных имен, ни цифровых, ни названий пленительно быстрых вещей, вроде «корветов»
[649], «дротиков»
[650] и «корсаров»
[651]; их имена были бессмысленными слогами, которые, быть может, являлись их тайными подлинными именами в той стране, откуда они все прибыли, в Автоленде: так Пирс говорил своим дочкам. «Камри»
[652]. «Джетта»
[653]. «Джолли»
[654]. «Королла»
[655]. Его собственная «фестина», имя которой, он был уверен, не имеет ничего общего с латынью
[656].
Вороны взмывали над зеленеющими полями или приставали к мертвым вещам на обочине, подпрыгивая и деликатно поклевывая.
— Да благословит вас бог, вороны! — кричали девочки; иногда их мать тоже приветствовала это мрачное племя, потому что ворона была ее тотемом из-за фамилии Корвино
[657]. — Приятного дня! — кричали они вслед улетающим воронам. — И мы правда желаем вам этого!
Имена. Вита и Мэри, повторяя свою историю, не забывали рассказать про имя матери и почему ее так зовут.
— Поскольку ее мать звали Роза, — сказала Мэри, — а отца — Келли, — выкрикнула Вита, — вот ее и назвали Розанна Келли Корвино, — сказали они хором и засмеялись, как всегда делали в этом месте, веселым театральным смехом. Иногда они хотели, чтобы последующие главы истории — как дедушку Корвино стали называть Барни и как «Розанна» уменьшилась и превратилась в «Ру», — вновь рассказала им мама. Но сейчас они перестали слушать и начали играть в рифмы, быстро отбивая руками ритмический рисунок, настолько сложный и стремительный, что Пирс не успевал следить: левые руки к правым, правые к правым, руки на колени и руки вместе, без ошибки.
Мама мама в кровати лежит
Доктору звонит и тот говорит
Бей отбивай ритм ногой
Бей отбивай ритм рукой хлоп хлоп
Бей отбивай пускайся в гааа лоп
Бей отбивай пускайся в гааа лоп
[658]
— Кто научил детей этим скабрезным стихам? — спросил Аксель.
— Что это значит? — сказала Ру. — «Скабрезным»?
— Он имеет в виду: непристойным, — сказал Пирс. — Эротическим. Полным двусмысленности.
— Ты шутишь? — сказала Ру. — Это из «Улицы Сезам»
[659].
— Шутка доктора, — сказал Пирс. — Всякий знает.
Девочки повторили стишок еще раз — в последней строчке нужно было слегка повертеть бедрами и тазом, «Улица Сезам» это или нет, — а потом начали другую песенку, более сложную: они улыбались, даже когда полностью концентрировались на шутках, но все равно иногда сбивались с ритма, смеялись и начинали все с начала.
У мисс Софи есть лодка
На лодке есть канат
Взлетела лодка в Небо
А мисс попала в
Аделаида — город
Живет там углекоп
Кому сейчас не спится
Тот ляжет в черный
Громила Томми в трюме
А мисс Софи в тюрьме
Кто спрятаться не сможет
Окажется в
В деревне жил извозчик
Гонял по всей Европе
Кто на нем не ездил
Он палкой бил по
— Ну? — сказал Пирс.
— Хватит, Пирс.
Желтые ботинки
Два пишем, три в уме
Софи с громилой Томми
Целуются во тьме во тьме
Пирсу показалось, что он может датировать некоторые части песенки очевидными свидетельствами: извозчики исчезли навсегда. Но бо́льшая часть песенки являла собой всеобщую, вечную, зашифрованную мудрость, которая была древнее, чем древние боги. Жизнь на земле. Во тьме во тьме.
Во тьме — прям как в театре
В театре — как в кино
Кино — совсем как телик
— Конец представления, — сказала Ру.
