— Может быть, я должен узнать больше, — сказал он. — Все это очень спорно. Многим людям не нравится это умаление греков и греческой самобытности ради африканцев. Когда среди свитков Мертвого моря было найдено несколько новых герметических манускриптов, отец Фестюжьер
[87], большой специалист по герметизму, сказал, что нельзя много почерпнуть из une jarre d’Egypt
[88].
— Но вы действительно так думаете, — сказал Пирс. — Что это может быть так. Как думали в эпоху Возрождения. Хотя бы немного.
— Да, сейчас новая эра, — сказал Барр. Он дернул ручку своего изящного чемоданчика на колесиках, повернулся и поднял руку на прощание. — И все это возвращается.
Голоса из воздуха больше не говорили с Пирсом, и он (хотя и не был уверен, что ему разрешено здесь находиться) сидел в Олимпийском клубе до тех пор, пока лед в его напитке не превратился в воду; он все еще слышал слова Барра и чувствовал себя очень странно, повторяя их, как будто что-то зажило, или срослось, или закрылось в нем, но не только в нем: то, что когда-то было едино, а потом разделилось, сейчас снова стало одним.
Он подумал, что если вернуться на много столетий назад, то на некоторой точке пути в Египет — археологический Египет, долго существовавшую культуру мертвых, к маленьким смуглым людям с твердыми черепами
[89], с их отталкивающим ритуалом мумификации и богами, которых становится все больше и больше, как в детской игре, — этот путь отделился от другого пути, ведущего в страну, которую он называл Эгипет: имя, которое он обнаружил в словаре древнего или иного мира, алфавитный мир внутри мира. Эгипет: сказочная страна философов и целителей, говорящих статуй, учителей Платона и Пифагора. Но что, если, как и Нил, эта Y на самом деле была расположена правильно, рогами вверх
[90], и он единственный, кто увидел ее перевернутой; что, если это всегда была одна страна, и разделилась она на две только подойдя близко к современности, и можно добраться до нее опять, пройдя обратный путь отсюда по одному из рогов?
Она, эта настоящая страна. Не Эгипет, но Египет.
Может быть, действительно что-то от Египта — земли, в которой многие столетия жили и умирали, думали и молились реальные мужчины и женщины — сохранилось в conversazione
[91] флорентийских платоников, ритуалах и одеяниях масонов. Сохранилось не все из того, что они считали сохранившимся, но больше, чем позволяют считать ученые, которых он читал. Настоящие тайны настоящих жрецов Тота и Асклепия вполне могли пережить столетия: тонкая, непрочная, но никогда не прерывавшаяся нить протянулась от Гермеса к Бруно, Моцарту, Джорджу Вашингтону и Великой французской революции, к ночным ритуалам, проходящим по четвергам
[92] в холлах городов Среднего Запада, к банкирам и бизнесменам, с их мастерками и вышитыми фартуками
[93], очками и зубными протезами.
И еще одну вещь как-то сказал ему Барр. Странно, сказал он, очень странно, но со временем прошлое продолжает увеличиваться в размерах, а не съеживаться.
Может быть, потому, что мы движемся навстречу ему, а не от него. Будущего нет: мы всегда движемся к тому, чем мы уже были, чтобы снова узнать это. Во всяком случае, он двигался.
Ну а в финале своей существующей книги он должен был открыть, что здравомыслящие историки нового времени сделали старый Эгипет снова реальным и доказали, что сумасшедший Бруно был прав. И они сделали это, ибо создание новых эпох — в прошлом, также как и в будущем — это именно то, что мы делаем с темной пропастью времен
[94]. Космопоэйя. Если бы он был историком, подумал Пирс, настоящим историком, вот то, что он сделал бы или помог бы сделать.
Тем временем Фрэнк Уокер Барр, двигаясь в широком потоке путешественников, тоже думал: про подвал библиотеки в Ноуте, где он сидел пару месяцев назад за длинным, исполосованным шрамами столом и перед ним стоял открытый ящик, один из тех, в которых библиотека хранит хрупкие и недолговечные вещи, стоили они того или нет, но, конечно, стоили, если вам вдруг понадобилась одна из них, как Барру в тот день.
Он читал эти новые полемические заметки о египетской и греческой истории, которые доказывали, что старые классические труды по истории отдают предпочтение Северу и светлокожим народам перед Югом и темнокожими. Вполне объяснимо, но уже давно не подвергается сомнению. Хотя он, Барр, всегда радовался, когда видел переосмысление прошлого и как со временем более старые точки зрения опять выходят на передний план, сам он не решился бы вступить в спор; но его поразила одна заметка, в которой была ссылка на удивительный источник. Петри У. М. Ф. Исторические ссылки в герметических рукописях // Труды Третьего международного конгресса по истории религии. 1908. С. 196–225.
В библиотеке этого тома не было, но он был здесь, в подвале, тот же документ в форме памфлета тех времен, когда интеллектуальные и политические споры велись посредством публикаций, вроде этих дерзостей и насмешек, напечатанных на серой дешевой бумаге, не предназначенной для длительного существования. Старый запах могильной пыли или саванов. Рассуждение Петри о более ранней датировке так называемой Герметики основывалось на том, что греки — завоеватели или наследники Египта фараонов — демонстративно восхищались прошлым Египта, восстановили множество храмов и ритуальных мест и собирали рукописи. Петри предположил, что Герметика была просто малой частью древних египетских священных манускриптов, переписанных греками. Большинство этих манускриптов были потом утрачены, как и греческие копии, как и почти все. Но не эти, найденные и сохраненные.
Тогда Барр отложил памфлет, захваченный внезапно развернувшимся в сознании образом: пустыня, обнаруженный в песке храм. Знакомый образ, который однажды привел его в радостное волнение, как и сейчас. Где он подцепил его и почему так долго хранил нетронутым? Из кино, конечно, но из какого? Ветер уносит киношный песок, и становятся видны верхушки колонн, потом головы идолов, и вот поверхность, на которой мы стоим, — вовсе не твердь земная, а под нами целые этажи. Смотри-ка, становится еще чище, потому что ветер — какой ветер! — сдувает песок: там дверь, похожая на вход в подвал, черная глыба, а в середине кольцо, которое нужно схватить и потянуть вверх. Барр знал, что, когда дверь поднимется, за ней обнаружатся ступеньки, ведущие вниз, и по ним придется пройти.
