Утром, потрясенный и раздраженный после ночи в студенческом общежитии, люди входили и выходили всю ночь напролет (никогда больше, поклялся он), Пирс сел в длинный блестящий международный поезд до Кельна, он же Колон, и вдоль Рейна поехал в Гейдельберг.
Глупо, но я продолжаю удивляться тому, как европейцы прославляют свои исторические достопримечательности, не только большие, но маленькие и крошечные, места, о которых я знаю только потому, что прочитал их названия и географические координаты в эзотерических трактатах. Приезжайте, и вы узнаете, что эти места и их легенды хорошо известны; их рекламируют; чтобы войти туда, нужно заплатить; и при входе вы получаете брошюры, которые все про них объясняют. В Гейдельберге вам расскажут про все меблированные квартиры, в которых жил Гете, и как падает лунный свет, когда поднимаешься к развалинам замка, и где он стоял, когда, как известно, заметил, и т. д.; почтовая бумага, сувенирные тарелки, пивные кружки — всюду выгравированы одни и те же картинки. Почему я думал, что все лежит в запустении, ожидая меня? Может быть, потому, что я вообще не верил, что все это существовало?
Он не верил; даже когда он проходил по этим местам, ему казалось, что именно его появление вызвало к жизни Старый свет со всей его твердостью и полнотой, полнотой одновременно выразительной и безмолвной, как камень, которая сама во многом была камнем: церквями, мостовыми, стенами замков и многоквартирными домами, кто бы ни жил в них, более молчаливыми и непреклонными, чем он мог вообразить заранее. Он вытягивал руку, касался безмолвного камня и тем самым заставлял его существовать. Тревожное чувство. Он не мог от него избавиться. Он должен был привыкнуть к нему.
Знаменитый Гейдельбергский Schloss
[154] частично лежит в развалинах, частично на реконструкции. Реконструированные части не представляют интереса, напоминая комбинацию ресторана швейцарской кухни Stübli и комнаты для курения на голландском океанском лайнере. Если вы хотите пройти через лабиринт переходов, комнат, бельведеров, башен и коридоров, вам обязательно понадобится Führer (официальный гид); иначе вы можете никогда не выйти оттуда.
Пирс с удовольствием посмотрел бы, как выглядит курилка голландского океанского лайнера или комната, напоминающая ее; но замок был geschlossen
[155] на зиму, и не был виден ни один Führer. Пирс побродил по Schlosshof’у, замковому двору. Серебряный туман висел над рекой Неккар и игрушечным городом далеко внизу. Увидев явную тропинку, Пирс спустился по склону к знаменитым висячим садам, прошел под большой аркой — Воротами Елизаветы, которые построил (как гласит легенда) опьяненный любовью Фридрих V за одну ночь, сюрприз ко дню рождения его английской королевы — и вышел на широкую, лишенную растительности террасу. Где же были эти знаменитые сады?
«Здесь, — сказала дама Франсес Йейтс. — Их спроектировал Саломон де Кос, французский протестант, блестящий садовый архитектор и инженер-гидравлик
[156]. Был в близких отношениях с Иниго Джонсом...»
Начался мелкий дождик. Она вынула из сумки складной зонтик, выставила его, как шпагу, и нажала кнопку; зонтик открылся и вытянулся. Пирс держал зонтик над ними обоими, потому что она едва доставала ему до плеча. Дама рассказала ему, как де Кос при помощи пороха взорвал гору, чтобы выровнять ее для своих садов, как построил гроты, в которых играли музыкальные фонтаны, и, основываясь на рисунке Витрувия, водяной орган, а еще статую Мемнона, певшую на заре, «как в классической истории»
[157], которую Пирс не вспомнил.
Ничто из того, что она описывала — геометрические клумбы, обелиски, воздушный дворец, лабиринт и еще один лабиринт — не сохранилось; только заросший мхом и почти неузнаваемый речной бог у входа в грот. Пещера. Пустая. Пухлый и невысокий турист, напомнивший Пирсу о даме Франсес — зонтик над головой, походные ботинки на ногах — поглядел вместе с ним в темное гулкое пространство и удалился.
Это были развалины, даже больше, чем развалины, квазиприродный объект, поросший лозой, бесформенный, теряющий статус творения рук и умов, превращающийся в разрозненную кучу камней, каждый день чуть менее упорядоченный в энтропии надежды и желания, которая движется только в одну сторону. Что разрушило их? Молния, ответил путеводитель, ударившая дважды, и династический спор с королем Франции в следующем столетии. Но дама Франсес сказала, что это были они, Фридрих и его Елизавета, двое, которые должны были быть счастливы, благословленные противоречивым шекспировским волшебником. Это они в 1619 году взошли на престол и правили ровно одну зиму как король и королева Богемии, а их правление было кратким и иллюзорным, как маска: это они навлекли на свое рейнское магическое королевство tercios
[158], пикинеров, мушкетеров, саперов, и конец всему.
Глава седьмая
Она звала его Селадон, по имени рыцаря-пастуха из «L’Astrée»
[159] д’Юрфе, популярного романа о Золотом веке и возращении Астрэи, богини справедливости и мира, в волосы которой вплетены колосья. Iam redit et Virgo, redeunt Saturnia regna
[160]. Он писал ей любовные письма по-французски; она так и не выучила немецкий. Свадьба была делом рук благородного Кристиана Ангальтского
[161], свирепого маленького человека с буйными рыжими волосами, неутомимого носителя тяжелой судьбы (как он сам думал) и ближайшего советника Фридриха, который называл его Mon père
[162].
