Но она не сказала, что самого Кристиана не взяли.
Ибо в один из предыдущих дней Кристиан бродил по чудесному замку, в который ему позволило войти письмо, и зашел дальше, чем был должен. Озорной юный паж сказал ему, что в подземелье спит или похоронена сама Венера — хочет ли Кристиан увидеть ее? И он показал ему медную дверь, за которой был спуск вниз. И Кристиан доверчиво и испуганно последовал за ним вниз.
При свете факела я увидел богатую кровать, окруженную странными занавесями. Паж отдернул одну из них, и я увидел Венеру, совершенно обнаженную — ведь он отбросил и покрывало — такую ошеломительно красивую, что я почти обезумел. Я не взялся бы утверждать, что это не искусно вырезанный кусок мрамора или мертвое человеческое тело, ибо она была полностью неподвижна и я не осмелился коснуться ее. Паж снова укрыл ее и задернул занавеси, и все-таки, так сказать, она осталась у меня в глазах.
Мой паж потушил факел, и мы опять поднялись в палату. И тут прилетел маленький Купидон, сперва немного робевший, учитывая то, что сделали мы с ним вчера; но, увидев, что мы оба больше похожи на мертвых, чем на живых, он не сдержал смеха и пожелал узнать, какой дух привел меня сюда. Я затрепетал и ответил, что заблудился в замке, оказался здесь случайно, и что паж наконец нашел меня здесь. Надеюсь, сказал я, он поймет меня правильно.
«Да, все в порядке, мой старый беспокойный дедушка, — воскликнул Купидон, — но ты мог бы сыграть со мной гнусную шутку, если бы знал об этой двери. Сейчас я все исправлю». И он повесил на медную дверь, через которую мы спускались вниз, крепкий замок. Я горячо возблагодарил Господа, что Купидон не прилетел чуть-чуть раньше! И мой паж тоже возрадовался, что я вывел его из затруднения.
Может быть, Купидон верит ему, может быть, нет, но крылатый проказник объявляет, что у него нет выбора и он должен наказать Кристиана за то, что он так близко подошел к месту, где спит его мать. Он раскаляет в пламени свечи стрелу, протыкает ею правую руку Кристиана и начинает смеяться, увидев на ней каплю крови. Эта метка никогда не исчезнет.
Шаловливый паж. Холодная богиня. Смеющийся мальчик.
С этого момента начинается история свадьбы. Гостей взвешивают, и самых легких изгоняют. Оставшиеся двигаются в другой, более темный замок, где происходит трудная работа огня и воды, играются пьесы, открываются ящики, содержащие драгоценные яйца, и, наконец, мертвые король и королева возвращаются к жизни, и обнаруживается их сын, камень. Потом Король (золотой, только что созданный) привозит гостей, теперь названных братьев Златого Камня, обратно в Свадебный Замок. У ворот стоит престарелый привратник — тот самый, который некогда впустил Кристиана в эти пределы, был добр к нему и проследил за тем, чтобы он благополучно попал внутрь. Король рассказывает братьям, что давным-давно этот привратник тоже попал в замок как гость, но вскоре после этого забрел туда, куда не должен был забрести, и раньше положенного времени увидел Мать-Венеру. За свой грех он приговорен стоять у ворот, чтобы впускать других или не позволять им войти, пока не настанет день, когда кто-нибудь другой повторит его деяние и пожелает освободить его.
И — хотя я ненавидел себя и свой болтливый язык за то, что не смог промолчать — Кристиан вынужден сказать Королю, что он и есть тот самый другой. И добавляет, что готов сделать все, что от него требуется. И я сказал, что если бы я мог пожелать чего-нибудь прямо сейчас и это бы осуществилось, я бы пожелал вернуться домой. Но мне откровенно сказали, чтобы мое желание не простиралось так далеко.
Его желание (последнее желание, желание все вернуть) не может быть удовлетворено; он должен остаться и занять место престарелого стража. На следующее утро, как ему говорят, Рыцари соберутся в гавани, поднимутся на корабли с красными парусами и уплывут; но Кристиан должен будет остаться один в замке и выполнять свои обязанности до тех пор, пока — возможно — не появится другой, который сделает то, что сделал он, и пожелает сменить его.
В моей голове кружилось множество мрачных мыслей: что я собираюсь делать, как буду проводить время, сидя у ворот весь остаток своей жизни; наконец мне пришло в голову, что поскольку я уже стар, то недолго, по природе вещей, мне осталось жить, и страдания и печальная жизнь быстро закончат мои дни, и вот тогда закончится мое сидение у ворот. С одной стороны, меня ужасно волновало, что я узрел такие красивые вещи и теперь принужден был лишиться их. С другой стороны, я радовался, что меня приняли и нашли достойным, и не заставили покинуть замок с позором.
Вскоре после того, как король и его лорды пожелали всем доброй ночи, братьев проводили в их спальни. Но никто не показал мне, несчастному, куда идти, и я продолжал изводить себя. И, как только я полностью осознал свои обязанности, меня заставили надеть железное кольцо, которое носил старый привратник. Наконец, король настоятельно попросил меня, поскольку мы видимся, вероятно, в последний раз, помнить, что я всегда должен вести себя в соответствии со своими обязанностями и не идти против правил. И тут он обнял меня, крепко поцеловал, и теперь я понял наверняка, что уже утром должен буду сидеть у ворот.
Вот и конец.
Только его нет. У книги нет конца, обнаружил Пирс. Она не заканчивается; обрывается на середине фразы. А дальше нет ничего, кроме краткого утверждения не от имени Кристиана, но голосом самой книги: Здесь не хватает примерно двух листов in quarto
[198], говорилось там, и он — Кристиан, автор рассказа — хотя и должен был утром стать привратником, вернулся домой.
Что? Пирс с изумлением уставился на страницу.
Почему Кристиану позволили вернуться домой? Он должен был сидеть у этой двери день за днем. Быть может, совершенная им ошибка — вовсе не ошибка? Или честное признание в содеянном принесло ему прощение? Если так, то кто простил его, кто облегчил наказание? Если Златой король не мог, то кто мог? Или появился другой грешник, признался и занял его место? Может быть, его пожалел автор? Или Кристиан просто поднялся, простил сам себя и ушел?
Как в самом сердце «Бури», этой так называемой комедии, — вызвавшей в свое время такие неприятности, — лежит темное пятно, противоречие, лишь подчеркнутое счастливым концом; да и сам этот счастливый конец — самоотречение. Сломаю жезл мой.
Или, возможно, отчаявшийся автор придумал это маленькое скрюченное предложение для того, чтобы разделаться с тайной, закрыть ящик, который оставил открытым; может быть, он не мог придумать, как закончить рассказ и просто бросил его на полуслове.
Внезапно Пирсу показалось очень важным то, что он знает. Ему было известно, что вся история неправдива. Но он хотел узнать, что она означает. Как будто он пересек море и приехал сюда, только чтобы узнать.
