Запись о суде инквизиции над Бруно исчезла: Пирс это знал. Осталось только sommario
[227] процесса, сделанное знаменитым иезуитским кардиналом и богословом Роберто Беллармино, канонизированным в 1936 году
[228], внушительной фигурой в детстве Пирса. Вероятно, в последний год заключения Бруно Беллармино много разговаривал с ним. Добрым и некрасивым кардиналом владела страсть — возвращать еретиков в лоно церкви; он пускался в долгие богословские диспуты с королем Яковом I, отцом Елизаветы, Зимней королевы. Вот была бы удача, если бы он сумел убедить Бруно покаяться в своих заблуждениях. С его могуществом Бруно стал бы одним из тогдашних звезд, вроде Гаспара Шоппа
[229], юного протестантского ученого и мыслителя, перешедшего в католичество: Гаспар находился на Кампо деи Фьори вплоть до самого конца и глядел на сожжение Бруно.
Его преосвященство пришел сюда, чтобы задавать вопросы Бруно, или Бруно приводили к нему? Его очки в роговой оправе, красный шелк сутаны подметает пол, слуга поставил для него маленький стул. Может быть, он утомлен. Бруно никогда не уставал от бесед.
Не начнем ли мы, брат Джордано, с того места, на котором остановились, — о предметах и о том, что вызывает их к жизни?
Ваше преосвященство, уже говоря о предметах, мы вызываем их к жизни: или искушаем их появиться, или распознаем в них способность появиться. Почему бы нет? Мы видим себя в зеркале мира, что поставлено перед нами бесконечным процессом творения божественного разума; и эта вселенная такая же живая, как и мы; поэтому возможно узреть ее в зеркале нашего разума и помыслить о переустройстве ее.
Нет. Ее нельзя так переустроить, как вы говорите.
Нельзя?
Нельзя. Вселенная была создана Богом в самом начале и останется такой, какой устроена. Это основание земли.
Да? Как долго мир оставался плоским, как тарелка или коровья лепешка, а солнце спускалось вниз к западному краю и двигалось через астральные воды и поднималось на востоке?
Такого не было никогда. Было только отсутствие в нас понимания, когда мы описывали мир таким образом. А он всегда, как и сейчас, был шаром. Шаром в центре вселенной, вокруг которого двигаются звезды и планеты.
У него нет края? Нет астральных вод?
Нет. Конечно нет.
Хорошо. Но, может быть, если бы мы достаточно долго изображали землю двигающейся вместе с другими планетами вокруг солнца в бесконечной вселенной солнц, тогда так бы и стало.
На самом деле ты не мог этого знать. Галилей еще не осужден, сам Беллармино еще был сторонником Нового учения. Легко вообразить себе, как он изо всех сил пытается победить Бруно, прощупывая точки, где его старая вера могла бы поймать ноланца на крючок; объясняя минимум из того, на что Бруно мог бы согласиться в обмен на жизнь. Так поступали люди по всей Европе, в странах той или иной конфессии. Он, Пирс, поступал так бо́льшую часть жизни. Зимой этого самого года, просыпаясь в эти ужасные ночи, он думал, что мог бы поступить так же: мог бы вернуться — под угрозой изгнания из родной страны и смерти или в отчаянной надежде обрести покой — в лоно Матушки-церкви. Если бы Матушка-церковь остановилась на месте, чтобы он мог вернуться.
Но не Бруно.
Как я могу стать таким храбрым, как ты? — спросил Пирс. Если я не могу идти ни вперед, ни назад, что я могу сделать здесь?
В камере начала сгущаться темнота. Пирс больше не слышал восклицаний, шагов по камню, скрипа дверных петель. Наверное, дневные часы, когда можно было посещать камеры и саму гробницу, закончились, и он должен идти дальше с группой бельгийцев или кто они там; сейчас, наверное, двери, через которые он пришел в эту комнату, закрывались, одна за другой, вверху и внизу по всему маршруту, и он не сможет выйти отсюда до рассвета.
Глава десятая
Почему есть что-то, а не ничто?
[230] Поведай мне. Почему возникает вселенная?
«Она возникает, потому что может. Нет другой причины».
Почему все на свете такое, какое оно есть, а не другое?
«Оно такое, потому что оно выбирает быть таким. Оно всегда выбирает и таким образом меняется, в пределах своего естества».
Но почему предметы имеют такие пределы, а не другие?
«Потому что мы живем в такую эпоху, а не в другую».
А ты — ты выбираешь быть здесь или вынужден быть здесь?
«Кто ты такой, чтобы спрашивать меня об этом?»
Твой соотечественник.
«Позволь мне усомниться в этом».
Почему? Какую страну ты называешь своей?
«Кто ты?»
Ты забыл меня?
«“Забыть” — мне не дана такая возможность».
Тогда ты помнишь. Впервые мы встретились долгие годы назад в этом городе, в Ватиканской библиотеке. С той поры ты всегда оставался моим союзником, моим посланником — посланником посланника. И даже больше.
Он помнил. Помнил, как его привезли в Рим, как ему позволили просиживать в той библиотеке и читать труды Гермеса Эгиптиакуса. И он помнил того, кто пришел к нему туда и предупредил его, как ангел предупредил Святое семейство, но бежать из Эгипта, а не наоборот. Помнил ужасные и веселые глаза, безжалостную улыбку и добрую руку, вытолкнувшую его в мир, в незащищенную защищенность. Сейчас, в простой рясе из черного сукна, он казался более печальным и старым, чем тогда, когда он в первый раз появился перед Бруно, у дверей Ватиканской библиотеки. Он скрестил худые ноги и обхватил руками колено.
Мы продолжим с того места, на котором остановились, — сказал он. — Какова природа вещей этого мира, этой вселенной, благодаря которой они способны к постоянному изменению, не впадая в хаос?
«Вселенная бесконечна во всех направлениях, у нее нет ни центра, ни предела. В ней самой нет свойств, нельзя сказать, что она имеет протяженность, ибо она бесконечна, то есть не имеет предела. Она — вакуум, или эфир, или ничто, и это ничто наполнено бесконечным числом minima или атомов, хотя они представляют собой не крошечные твердые зерна или шарики, как у Лукреция, но невидимые бесконечно малые центры, окружности которых соприкасаются друг с другом. Бесконечная вселенная сжата внутри каждого бесконечного атома из бесконечного числа атомов, из которых она состоит».
