— Отлично, — подытожил отец и стал подготавливать площадку. Он поднялся с кровати, сдвинул стулья и коврик, убрал с дороги все препятствия. Затем взял с тумбочки белого плюшевого медведя, с которым дочь спала с раннего детства.
— Помню, как я купил его для тебя в Нью-Йорке. Тебе было всего два годика.
Медведя он купил в дорогом магазине «Шварц» и каждый раз обещал, что когда-нибудь они сходят туда вместе. Но «когда-нибудь» так и не наступило. А теперь уже слишком поздно. Отец посадил медведя метрах в пяти от коляски, а затем вытащил из коробки костыли и протянул девочке.
Она зафиксировала колеса блокираторами, чтобы коляска не откатилась назад, и поднялась. Нетвердо наступая на сломанную ногу и опираясь на здоровую, она пристроила костыли под мышками. Отец облокотился о стену, скрестил руки на груди и наблюдал за ней, точно судья за нелепым соревнованием. А девочка уставилась в стеклянные глазки медведя.
Опираясь на костыли, она сделала первый шажок.
Это оказалось не слишком сложно, но радоваться было рано. Второй шаг дался так же легко. На третьем она зашаталась, потому что проклятый ортез, хоть и легкий, все равно мешал держать равновесие. Четвертый шаг оказался короче. На пятом она немного приободрилась, потому что половина пути была уже позади. На шестом ей показалось, что руки не выдержат ее веса, припала на одно колено, но все-таки удержалась. На седьмом пришлось остановиться, потому что между треснутыми ребрами закололо так сильно, что перехватило дыхание. Казалось, она вот-вот сдастся и отбросит костыли к стене, но упрямство не позволяло отступить. Восьмой шаг дался ей с невероятным трудом, на лбу выступили крошечные капельки пота. На девятом она сжала зубы и злобно застонала, потому что заболело еще и вывихнутое плечо.
До медведя оставался всего один шаг.
Она не видела отца, стоявшего за спиной, но ей хотелось посмотреть на выражение его лица и проверить, радуется ли он ее успехам или наслаждается ее страданиями.
После десятого шага она готова была кричать от радости, но сдержалась. Ей не терпелось посмотреть на реакцию поверженного родителя. Наконец она повернулась к нему.
Как обычно, лицо Роттингера не выражало ничего.
— Молодец, — только и сказал отец.
— Ты сам научил меня не сдаваться, — заметила девочка.
Но отец не оценил похвалу. Он подошел, поднял медведя и погладил плюшевую шерстку.
— Оскар отвезет тебя на вечеринку и будет ждать в машине.
Оскар работал водителем, а заодно и телохранителем отца, а также мальчиком на побегушках.
— Ладно, — ответила девочка и уселась на кровать. Она чувствовала себя разбитой.
Перед тем как выйти из комнаты, отец вручил ей медведя.
— Как я уже говорил, ты сама должна разобраться, как тебе лучше. Но не стоит забывать, что во многих отношениях ты еще совсем ребенок.
Когда отец оказался за дверью, девочка затряслась от гнева. В порыве злости она схватила медведя за голову и тянула изо всех сил, пока та не оторвалась. Девочка бросила ее в мусорную корзину у стола и разрыдалась.
22
Люди обходили ее дом стороной.
Дети проносились на велосипедах как можно быстрее, старушки крестились. Однажды вечером она застукала у дома группу подростков, которые хотели пробраться на второй этаж с крестами и свечами и совершить какой-то ритуал. Местные прозвали ее жилище «домом ужасов» — так его окрестили в одной газете. К счастью, родители до этого не дожили. Им было бы стыдно, что дом, где они провели больше пятидесяти лет, прославился подобным образом.
Охотница же думала об этом каждый раз, когда возвращалась в свое убежище.
Прежние знакомые спрашивали себя, как после того, что случилось, она решилась переехать именно сюда. Но через пять лет перестали задавать вопросы. Старые друзья больше не появлялись. Ей не за что было их упрекнуть — наверное, она бы вела себя точно так же. У нее была Памела, но с ней они подружились уже после. Никому не хочется общаться с человеком, соприкоснувшимся со смертью, особенно в результате столь жестокого убийства, что объяснить произошедшее невозможно. Охотница и сама постоянно чувствовала, что от нее словно пахнет кровью. Этот запах отталкивал всех, кроме мух.
Она открыла дверь цокольного этажа и заметила в щели для писем какой-то пакет. Вытащила его, включила свет.
Похоже, бывший муж сдержал слово.
Охотница положила пакет на стол и бросилась в туалет. Весь день она провела на озере и, подъезжая к дому, едва сдерживала позывы. Раньше за рулем у нее получалось разложить по полочкам свои мысли. Опорожняя мочевой пузырь, она подумала, что оставался последний вариант, после которого о случае с рукой и красным ногтем нужно забыть.
Как говорил ее психотерапевт, грустных людей всегда притягивают детали, невидимые другим. Пожалуй, тут он был прав, потому что навязчивых идей в ее жизни было предостаточно. Кажется, только на этом их мнения и сходились. Терапия не приносила облегчения, но она продолжала посещать терапевта, надеясь, что, если она начнет сходить с ума, специалист это вовремя заметит.
Сойти с ума она боялась больше всего на свете.
Закончив с отправлением потребностей, она оторвала кусок туалетной бумаги от рулона, чтобы подтереться. Натянув джинсы, нажала клавишу спуска воды. Проходя мимо зеркала, замедлила шаг.
На нее смотрело грубое, неженственное лицо, и она спросила себя, когда же она перестала ухаживать за собой, наряжаться, прихорашиваться. И дело было совсем не в возрасте — в конце концов, что такое пятьдесят три года?.. Просто в нее как будто вселилось нечто гадкое. Оно устроилось где-то внутри и не собиралось покидать нору. Вот почему, глядя на себя в зеркало, она видела не только свое отражение, но и это существо, питавшееся ее болью. Она вспомнила, как нынче выглядит Ринальди. В нем тоже поселилось это нечто, не иначе.
«Пока смерть не разлучит вас…»
Она погасила свет в туалете и включила компьютер. Пока он загружался, она открыла пакет, полученный от бывшего мужа. Внутри лежала флешка. Охотница вставила ее в разъем. На флешке была всего одна папка с несколькими файлами, содержавшими записи с камер видеонаблюдения, установленных в отделении интенсивной терапии больницы Святой Анны. На записях были те самые четыре дня, которые дочь Роттингера провела в больнице после несчастного случая.
Всего девяносто шесть часов.
Если бы потребовалось, Охотница просмотрела бы всё. Но она была уверена, что нечто необычное могло произойти в палате только ночью. Именно ночью в больницах почти никого нет. Идеальное время, чтобы остаться незамеченным.
Она стала просматривать видео, запечатлевшие часы с одиннадцати вечера до пяти утра. Итак, пятница, первая ночь в больнице.
Открылось окошко проигрывателя. На экране отображались девять маленьких окошек, записи были сделаны одновременно разными камерами. Сверху, с широким углом обзора, камеры снимали главный вход, лифты и коридоры. Из уважения к личному пространству в палатах камер не было, поэтому Охотница не знала, в какой именно лежала девочка.
